– Что? – Взор Ольги бегал по классу, наполняя глаза слезами несчастья. – Какой ты… глупый, Даня! – Оля спрятала лицо под ладонями, выбежала из класса.

Филат сидел вне себя от ярости; он готов был подбежать и набить рожу другу, но сдержался.

– Н-да. И правда. – Антонина Григорьевна задумчиво поднесла дужку очков к уголку рта. – Ох и глупец же ты, Демидов. – Она-то прекрасно знала, что Оля давно любит этого охламона, безумно. – Иди и догони девочку, верни в класс, и попроси при всех прощения.

Шпана хмыкнул, качнув головой в сторону, посмотрел на друга и увидел взбешённый оскал Сергея.

– Иди давай, – сквозь зубы с угрозой в голосе громко прошептал Филат, пальцем указал на дверь.

Данила не боялся Сергея, но ссориться, а тем более драться категорически не желал. В школе и в компании Филат имел бо́льший вес. Бывали случаи, когда он помогал Даниле избить кого-нибудь. Сам. Один на один. Того, против кого Шпана не смел и вякнуть что-то. Правда, насчёт самого Филата – Данила пребывал в уверенности, что справится с другом: и если не на раз, то на два. И всё же не в этом было дело: они друзья с детского сада, как говорят, водой не разольёшь. И этим для Данилы было всё сказано.

Шпана быстрым шагом вышел из класса. Искать Ольгу не пришлось: она стояла у подоконника возле женского туалета и носовым платком вытирала слёзы. Оля посмотрела на Данилу таким жалобным взглядом, что у него защемило сердце. Он молча взял её за руку, подвёл к умывальнику в туалете. Холодной водой умыл, вытер лицо её же платком. Всё так же монотонно, не говоря ни слова, завёл в класс, усадил за парту, произнёс громко: «Извини». Прошёл и сел за последнюю парту в среднем ряду, угловым зрением наблюдая за Сергеем.

Антонина Григорьевна некоторое время смотрела в глаза Данилы, исказив лицо гримасой, говорившей: «Ты, парень, так неизмеримо, бесконечно глуп». На виду всего класса покрутила пальцем у виска, показывая этим жестом, что она думает об этом ученике.

Когда после звонка на перемену ученики выходили из класса, Антонина Григорьевна попросила Данилу задержаться. Она прикрыла дверь за последним учеником и поведала про отношение Оли к нему – глупому остолопу; что не зря всех пересаживает каждую четверть с пятого класса, сажает Ольгу и его, дубину, за одну парту. Девочка сама просила, рассказав, как невозможно сильно любит этого мальчика.

– Ага. Конечно. Любит да недолюбливает, – опротестовывал Шпана. – Зато другой провожает.

– И что? Провожай ты. Ничего страшного не случилось, если кто-то проводит девочку домой, донесёт портфель, там… не знаю… пакет, с чем вы сейчас ходите.

– А мне есть чего страшного.

– Ох, какой ревнивец. Запомни, всё в твоих руках. Уж никогда не поверю, что ты кого-то боишься. Ваша шайка всем известна. Боятся вас. Полгорода. Как вас ещё не пересажали.

– Не за что сажать. Добрые, я смотрю, вы все.

– А ты думаешь вам все счастья желают? Особенно тебе. Наши учителя в бога поверили и молятся, когда же от тебя школа избавится.

– Да что я вам всем такое делаю? – крикнул Данила, раздражённый. – Я всех зверски мучаю?

– А ты подумай.

– Делать мне нечего – думать. Думайте вы. Вам народ учить.

Когда Шпана выходил из класса, получил несильный удар в челюсть от Филата. Данила потёр ушибленное место, но, естественно, не ответил взаимностью лучшему другу.

– Надо было вообще сломать, – язвительно сказал Сергей.

– Пошёл ты, – воскликнул Шпана. – Скажи спасибо, что друг. А то сейчас бы размочалил твоё хайло. Медицина вершин сих не постигла, чтобы впоследствии собрать такой конструктор.

– Это ты скажи спасибо…