– Тебе платят копейки, бросай ты эту работу.

– Не брошу. Я ее люблю.

– Да ну? Ладно, черт с работой, не хочу сейчас, позже еще поговорим. А что муж? Красивый был?

Нора подтянулась наверх и положила голову на мягко обитую ручку дивана.

– Да. Красивый.

– Как я?

Она повернулась к нему и приподняла брови, отчего Эрик снова почувствовал себя не очень умным человеком.

– Нет, не настолько, – скользнув взглядом по его расслабленному телу, выдала она, а потом вновь отвернулась и устремила взгляд в потолок. – Но женщинам он нравится.

– Женщинам иногда нравятся всякие уроды.

– А мужчинам нет?

Он примирительно улыбнулся:

– Мужчинам тоже. А если он был так хорош, то почему ты его бросила?

– Я и тебя брошу, хотя ты даже лучше.

Она отвечала на его вопросы, но при этом ей удавалось ускользнуть от самого главного, и он всегда чувствовал себя так, словно его надули.

– Не-а, лестью ты меня не усыпишь, – покачал головой он. – Он тебя бил? Он был таким же, как я – торчком и пьяницей? Что он тебе делал?

Нора вздохнула так, что он даже услышал не прозвучавшие, но отлетевшие в ее дыхании слова «А не пошел бы ты со своими вопросами?»

– Он… он поставил мне клеймо на роже, – с какой-то неожиданной ожесточенностью процедила она. – Такое, что не сводится даже новыми ожогами. Вообще ничем не сводится.

– Я обещаю, что не буду ставить на тебе никакие метки, – заверил ее он.

– Пустые слова, – хмыкнула она. – Я опять наступила на те же грабли. Ты не поставишь, твоя жизнь поставит. Будет еще одно клеймо, уже на другой щеке. Но, по крайней мере, этого я уже не буду так стыдиться.

В золотистом свете лампы линии ее тела размылись, и Эрику даже казалось, что она вовсе слилась с диваном. Или просто ей очень хотелось слиться. Белый воротник, расстегнутые пуговицы, у ножек дивана две маленькие туфельки. Черные волосы свисали почти до пола.

– Ты очень красивая, – честно сказал он.

Ему уже давно не приходилось говорить эти слова просто так, без цели получить что-нибудь или расположить к себе женщину. Обычно Эрик говорил комплименты только влиятельным матронам, с которыми нужно было флиртовать во имя бизнеса. Часто бывало и так, что сладкие слова помогали обзавестись любовницей на один вечер. Он уже и забыл, что произнести обычную фразу «Ты очень красивая» можно без особого умысла, но потратив при этом больше чистых эмоций, чем потребовалось для всей сегодняшней фотосессии.

Нора поднялась, размяла затекшую шею и повертела головой, пытаясь найти свой жакет.

– Я, пожалуй, пойду домой, – сказала она.

– Нет, не уходи, – сползая к шепоту, попросил он. – Это наша брачная ночь. Я не опасен. Ты не напряжена. Мы можем провести вместе чудный вечер и уснуть прямо здесь, если ты захочешь. Если уйдешь, держать тебя я не стану, но потом поеду куда-нибудь и напьюсь так, как делаю это обычно.

– Не лови меня на шантаж, – улыбнулась она, погрозив ему пальцем. – Ненавижу это дело. И еще я есть хочу.

– Закажем из ресторана? Они привезут через полчаса.

– Давай, – кивнула она, принимая решение остаться и спасти его от пьянства хотя бы на одну ночь.

На белом костюме остались следы от итальянского соуса. На черном шелковом смокинге до сих пор красовались пятна от шоколадных пирожных – почему-то они заказали три штуки на двоих. Они не отдавали свою свадебную одежду в чистку. Эти костюмы висели в одном из шкафов в доме, где Нора поселилась после развода. Эрик знал, что они покоятся на одной вешалке. Белый пиджак вправлен в черный, брюки сложены внутри, а сверху все это прикрыто одним пакетом. Это было весьма символично.