Людмила Николаевна слегла и не пошла на суд младшего внука. Она не сомневалась, что его посадят и переживала за то, как он будет сидеть в тюрьме со своей астмой.

От Раи ушёл муж. Это не было неожиданностью. Людмила Николаевна знала, что он уже давно нашёл себе другую женщину, и в открытую возил её на той самой машине, которую купили на деньги, которые дала она, Людмила Николаевна.

– Как же так, он же проклял нас за наркоту, а сам ездит на машине, купленную на деньги от продажи наркотиков? – Спрашивала она у дочери.

Через полтора года в тюрьме умер от передозировки Олежка. Сестра напомнила Людмиле Николаевне о смертельном заклятии, которое было наложено на Мансура.

– Платишь, Люция, платишь дьяволу. – Говорила Машка, приняв на поминках Олега полстакана водки. – И имя у тебя дьявольское. Русские называют дьявола Люцифером.

Людмила Николаевна не слушала сестру, она увидела, как в столовую вошёл отец Олега, да не один, а со своей новой женой. Баба Люда подскочила из-за стола, покрыла их трёхэтажным матом и велела убираться вон.

– Мама, ты чего, с ума сошла? – Говорила потом Рая. – Это я его позвала, он же Олежкин отец.

А подвыпившей Людмиле Николаевне было жаль тех денег, что она дала на машину и плевать на то, кто чей отец.

Мой дед Фёдор Николаевич, когда вышел на пенсию, заделался огородником. Всеми правдами и неправдами он пытался спровадить из огорода бабушку, и распорядиться посадками по-своему. Когда он посадил картошку на место помидоров, бабушка молчала, когда посадил кабачки на место капусты, тоже ничего не сказала. А вот за огурцы, у них вышло целое сражение. Мне было лет шесть, и я прекрасно помню, как бабушка бегала с лопатой за дедом по огороду, и обзывала его вредителем, а он её контрреволюционеркой. И всё-таки, огурцы они посадили по дедову – на место бывшего цветника с ирисами и флоксами. Цветы же, дед милостиво позволил бабушке, посадить возле домика.

Урожай в тот год получился так себе. Капуста на новом месте не уродилась, помидор было мало, а огурцов и вовсе не было. А вот картошка порадовала – накопали больше, чем обычно, раза в три.

– Только варенья и наварила, потому что не дала ему клубнику пересадить. А солёные огурцы придётся в магазине покупать. – Ворчала бабушка, убирая пустые банки, приготовленные для солений.

Когда пришло время вывозить картошку, приехал старший сын бабушки и дедушки – мой дядя Юра, на милицейском УАЗике. Он расхаживал по огороду босиком, с голым торсом, и в форменных галифе на подтяжках. А я ходила за ним по пятам, и всё ждала, когда мы поедем домой на этой смешной машинке. Но дядя Юра не спешил грузить мешки, он явно наслаждался моментом. Надёргав моркови, он вымыл её в бочке, и мы, усевшись на скамеечку, грызли вкусную морковку, и болтали о том, о сём. Когда нас увидела бабушка, схватила веник и побежала к нам, возмущаясь:

– Да, что же это такое делается! Оставила немного моркови в грядке на весну, а они её уже трескают! Мало мне того, что дед весь урожай испоганил!

Мы с дядей Юрой бросились врассыпную, чтобы не огрести по загривку веником. Дядя Юра, на бегу развернулся и, расставив руки в стороны, пятился, и как-то по-собачьи подвывал:

– Ну, мам, не надо, ну мам…

И тут он поскользнулся, и рухнул со своего двухметрового роста на кусты смородины. До сих пор у меня перед глазами эта картинка – дядя Юра лежит в кустах в позе «звёздочка», и на него осыпались все листья смородины. А бабушка, резко остановившись, шипит как змея:

– И чего я тебя весной не догнала, и лопатой не прибила!

– Мам, за что? – Простонал из кустов дядя Юра.