Удивительно, что дождя не было, лес просох, просохла и моя одежда. Туман тоже особо не беспокоил, лесные звери не попадались. Шоколад я расходовала экономно, утром одна порция, вечером вторая – последняя. Мысль о том, что я заблудилась, повергала в панику. Не надо было углубляться в лес, голова включилась слишком поздно.

Док, видимо, судил по себе, когда сказал, что я найду дорогу. Во вторую ночь я всё-таки крепко уснула ближе к утру, поэтому проснулась не с зарёй, а с утренним дождём и неясной тревогой. Оказывается, меня разбудил далёкий, еле уловимый вой сирены. Я села, стряхивая с себя остатки сна. Зачем я убегала от колонии, надо было вернуться и найти грунтовку. Конечно, я боялась собак. Но не умирать же от голода и холода. Ещё пару дней, я лягу, чтобы больше не подняться.

Вставала я этот раз, действительно, через силу. Немного пройдя, я наткнулась на нору, выкопанную каким-то зверем. Внутри норы было сухо, дно её устилали сухие иголки и мох, звериного запаха вроде не ощущалось. Забравшись в нору задом наперёд, я поняла, что не могу больше двигаться. На дурном адреналине смогла утопать от лагеря, но сегодня силы покинули меня окончательно. Не зря док сказал про постельный режим.

День и следующую ночь я лежала в норе, то проваливаясь в тяжёлый вязкий сон, то просыпаясь. Ночью очнулась от страха, что вот-вот задохнусь, и меня уже погребли в землю. Днём стало легче, в нору проникал свет, ужасы могилы схлынули. Дождь, шелестя снаружи тихой колыбельной, убаюкивал мою волю, манил остаться, отдохнуть, выбросить из головы безрадостные мысли.

Следующим утром я на четвереньках выползла из норы, у моего организма оказалось слишком много потребностей. Встать удалось не с первого раза. Чуть-чуть размяла занемевшее тело, с тоской оглянулась вокруг. С широких листьев какой-то травы слизала воду, пощипала ягоды. Куда идти?

Ноги еле шли, казалось, что вокруг ничего не меняется, и я брожу по кругу. А если вернулся полковник? Ему не нужна моя смерть, он должен меня защитить, он ведь не знал о волчаре, я не сказала ему. Мысль стала якорем среди неопределённости и страха. Отдохнув на мягком мху, теперь мои остановки становились всё чаще, я поднялась и двинулась в сторону звука.

В лесу я погибну, через день – два лягу и не встану.

Сирена раздавалась ещё не раз. Я медленно шла на звук, замирая от ужаса каждый раз, когда он долго не повторялся. Когда день повернул к вечеру, лес неожиданно расступился, и я вышла на взлётную полосу. Дождь, зарядивший с утра, вымочил меня до трусов, только спина под рюкзаком осталась сухая.

В дом на краю взлётной полосы я решила попасть любым способом. К счастью высаживать окно не пришлось, нашлось узкое оконце, с поломанным стеклом, в которое я хоть и не без труда, влезла. Помещение оказалось кладовкой с рабочим инструментом, старой тумбочкой и мужской рабочей одеждой. Сняв с вешалки зимнюю куртку, я осторожно открыла дверь и выглянула наружу в прихожую с домоткаными половичками на полу.

Рядом оказалась небольшая комната, в которую я проникла как дрожащий трусливый зайчишка. Комната совмещала в себе кухню и зону отдыха со столом, стульями, диваном, креслом и телевизором в углу. Я скинула с себя мокрые вещи, достала такие же из рюкзака и разбросала их сушиться. На старое кресло с протёртой накидкой я залезла с ногами, закуталась в зимнюю куртку, пропахшую бензином, и дрожала до тех пор, пока не согрелась.

Всё не так плохо, как я надумала. В комнате тепло и сухо, на кухонном столе чайник, рядом раковина с краном, над ними шкафчики, скорее всего с продуктами. Есть электричество, вода, значит, я могу продержаться... До чего? До прилёта начальника? А если он уже в колонии? А если нет?