Темнело. Белые ночи заканчивались. Идея появилась и напугала меня. В глазах немного поплыло, комната смазалась, как локация из старой игры с плохой графикой. Ладони намокли. Я написала Кириллу: «Хочу забрать вещи, можно сегодня забежать?» Он ответил:

сегодня неудобно, лучше на неделе

блин, мне очень срочно

я тебе кучу раз писал, просил забрать, ты не торопилась

ну пожалуйста, мне очень оттуда кое-что нужно

Ничего не изменилось здесь с тех пор, как я съехала. Может быть, стало чище и обувь в коридоре теперь стояла в ряд. Кирилл предложил мне тапки, хотя знал, что я хожу босиком. Еще он предложил чай, и я согласилась. Сразу сказала, что хочу ройбуш – я точно знала, что он есть, потому что сама его покупала. Мы обнялись и стояли обнявшись чуть дольше, чем нужно было. Я вдыхала запах Кирилла и думала, как странно, что то, от чего я раньше сходила с ума по-хорошему, а потом сходила с ума по-плохому, теперь совсем меня не волнует. «Поболтаем?» – спросил Кирилл. Он сел на диван, а я – на низкий деревянный подоконник, это всегда было моим местом.

Ну ты как?

Хорошо, живу в квартире с психотерапевткой, у нее кабинет прям там. За клиентами подслушиваю.

Кирилл засмеялся. Мне хотелось поскорее уйти. Было неинтересно.

Круто. А я наконец свой короткий метр решил снимать. Сценарий пишу. Подумал, может, тебя подключить…

Его потенциальное кино меня не укалывало и не радовало. Мне просто было все равно. И не хотелось ничего делать с ним, и не хотелось говорить, а хотелось поскорее забрать все, что мне нужно, и уйти. Но Кирилл продолжил:

Вообще, булка, я прям долго думал над тем, что ты предлагала…

Я попыталась вспомнить, что и когда я предлагала.

Я согласен. Давай попробуем заново. Я согласен раздельно жить, и встречаться, и на свидания ходить, гулять. Давай попробуем по-новому познакомиться.

Точно. Когда я уходила, у меня не нашлосьсмелости сказать: «Я ухожу». Я говорила что-то о том, что мне нужно пожить одной, узнать, где я храню хлеб, во сколько ложусь и что делаю перед сном, если мне не надо ни на кого ориентироваться, и это, конечно, было бы правдой, если бы я добавила: «А еще я тебя разлюбила, все это было экспериментом, мне за это стыдно, но не сильно, потому что у меня иногда ощущение, что я вообще ничего не чувствую». Вместо этого я его выводила – говорила, что проблема не в нас, а в том, что у меня нет никакого опыта, и, встреться мы позже и в другом контексте, все было бы по-другому, и что если он любит меня, то поймет и мы переформатируем отношения: будем жить раздельно и встречаться, посмотрим серии, которые пролистали, и, если захотим, снова поженимся – по-настоящему, с предложением и праздником. Кирилл тогда сказал, что это полный пиздец и он так не сможет. Я кричала: «Ну вот, видишь, ты сам все рушишь». Я очень хотела разделить ответственность. Я хотела, чтобы это было решением не просто общим, но вынужденным. О вынужденном не получится пожалеть – его можно только отгоревать. Кирилл сказал: «Я понял, что ты права была тогда». А если бы он сразу на это согласился, что бы я делала? Захотелось поступить честно и по-взрослому – признаться, что я наговорила все это просто из страха, что это подло и неправильно, а я чувствую себя мразью. Вместо этого я сказала: «А я больше, наверное, не хочу так».

Даже это я не смогла сделать уверенно, Кирилл увидел возможность поуговаривать меня, мы немного поспорили и пообсуждали, что можно сделать, но настоящим обсуждением это не было – Кирилл предлагал «просто дружить», писать вдвоем, потому что «у нас вместе хорошо работают мозги», а я не знала, с чего он это взял, и на все мотала головой и смотрела в пол. Зато теперь я была уверена, что расставание наше не было ошибкой – я прямо сейчас отдирала с коленки корочку, и под ней не было чувствительной ранки, только розоватая кожа. Круто. В квартире было тихо. Я оторвала корочку и съела ее.