Я бы не стал столь подробно распространяться об этом, если бы не поразительный факт: так и случилось. Похоронка пришла именно на него и лежит он навечно где-то в румынской земле. А слово "ложно" обрело для бабушки роковое значение: несмотря на свидетельства очевидцев, на документальные подтверждения, она никогда не хотела верить в его смерть и до конца своей, в общем-то, долгой жизни, ждала его возвращения. Вот и задумаешься после этого поневоле: а стоит ли, действительно, приоткрывать человеку завесу будущего?

    Моя мама работала в местной сельской больнице фельдшером-акушеркой. Дедушка Семён тоже работал фельдшером, но в соседнем селе Янкуловке. Там он, в основном, и находился, а если был дома, то ему всегда приходилось вставать рано утром и еще затемно добираться пешком на службу.

    Однажды поздней осенью он заблудился и, увидев впереди кого-то с горящим фонариком, вежливо поздоровался и спросил у встречного: не укажет ли тот ему правильный путь. В ответ раздался протяжный вой: бравый унтер-офицер антияпонской армии поприветствовал волка.

   Может быть, из-за его частых отлучек, но  в эти года я деда представляю плохо. Помню лишь, что баба Надя, перед тем, как покормить меня сметаной, нередко говорила: "Пiдем скорiше до комори, щоб дiд не бачiв"… В чем причина такой конспиративности? Не знаю. В сущности, как я убедился позднее, это был вовсе не жадный человек.

    В хате, кроме бабы, постоянно находилась тётя Феня. В действительности, ее звали Агафья, но как и ее сестра, то есть, моя мама, она сильно комплексовала в этой связи и приспособилась именно к этому, более, видимо, благозвучному, на ее взгляд, имени. Это была чернобровая и очень миловидная – как обычно и представляют хохлушек – женщина. До войны она тяжело заболела туберкулезом кости. Не помню, толи в Одессе, толи в Виннице, ей успели сделать операцию коленного сустава, после чего ее разбил паралич. Недвижимая – ей подчинялись только руки и поворачивалась голова – она круглосуточно лежала, укрытая одеялом, у подслеповатого маленького вiконця. Я только теперь могу представить, какое тяжкое бремя легло на плечи ее близких. Но в то время и это прошло мимо меня. Я воспринимал ее как само собой разумеющееся и должное. Более того, как нечто очень целесообразное и удобное: в страхе перед возможным щекотанием на празднике Русалы или спасаясь от хворостины осерчавшей бабы, я всегда мог надежно спрятаться у неё под кроватью.

    Постепенно, благодаря стараниям деда, бабы и мамы, ей становилось все лучше и через несколько лет она выздоровела, но одна нога у неё так и не сгибалась и она прожила всю свою недолгую жизнь – всего 44 года – хромоногой и одинокой калекой.

    Стоически боролась она с туберкулёзом и победила его, а умерла от рака поджелудочной железы. Смерть, как говорят, без причины не бывает.

    Понятно, что бегающий во внешнем мире мальчик был для нее единственной с этим миром ниточкой связи, а постоянно находящаяся на своем месте тяжело больная женщина – благодарной для него возможностью поделиться переполнявшими детскую душу впечатлениями, получить ответы на многие очень важные и очень непонятные вопросы. В результате, между мной и тетей скоро возникла и быстро наростала тесная духовная близость и привязанность, трогательная взаимная любовь. Эта любовь прошла через всю мою жизнь, я всегда считал и считаю ее своей второй мамой. Мир праху твоему, моя бедная тетя… Она стала для меня первой учительницей и нежной наставницей, сумела не только осторожно ввести меня в жизненные реалии, но и – главное – пробудить во мне как мыслительные, так и творческие начала. С каким удивлением наблюдал я, как из-под ее рук возникали, на обрывках старой бумаги или газет, нарисованные, за неимением карандаша, обожженными в печи палочками, захватывающие дух изображения домиков, деревьев, живых существ… Как поразительно живыми и похожими выглядели вырезанные ею ножницами из тех же газет, изображения лошадок. Сующий, как Буратино, к великой досаде бабы, во все возможные щели свой нос, я мог часами приобщаться к творимым тетиными руками волшебствам, формируя в себе ощущение прекрасного. Конечно, сейчас я понимаю, что все, что она делала, было примитивно и бесхитростно, но до сих пор мне кажется, что ничего более прекрасного и недостижимого я никогда не видел и никаким творениям Рубенса и Рембрандта с ним не сравниться…