– А на кого ты намекаешь? Кто это меня замочит? – Амантай ваш, что ли? Да он для меня никто, пусть приходит, я его сам завалю. Где этот Амантай, эта ваша обезьяна крашеная?

Последние слова Баха прокричал так, чтобы их отчётливо слышали дружки Бычка на дальнем конце крыльца. Слова эти были так смелы и безрассудны, что даже Бычок прекратил скулить, тихо отошёл и поспешно покинул крыльцо, направившись с друзьями внутрь школы.

Баха стал их ждать, отойдя от крыльца к школьной ограде. Он расстегнул портфель и переложил нож поверх учебников.

Спустя десять минут из недр школы показалась довольно внушительная толпа, в центре которой выделялась своей особенной сегодняшней немытостью и неряшливостью плохо выкрашенная пергидролем голова Амантая. Толпа подошла к Бахе и остановилась в нескольких метрах от него, затем Амантай не спеша приблизился к Бахе и бесстрастным голосом осведомился:

– Ты почему про меня говоришь что попало? Ты кто такой вообще?

– А сам ты кто такой? – спросил Баха, с огромным трудом сохраняя спокойствие и глядя прямо в холодные, глубоко посаженные глазки врага.

– Ты что, думаешь, что здесь можно говорить такие вещи и после этого ходить спокойно по школе? – прошипел Амантай, в то время как все остальные жадно ловили каждое его слово.

– Ещё как, – ответил Баха и, не желая ввязываться в долгий хитроумный разговор, в котором Амантай, чего доброго, мог выставить его не в самом лучшем свете, решил сократить время дискуссии: – Я вообще с тобой говорить не желаю, козлом крашеным.

Маска невозмутимости впервые за время разговора слетела с лица Амантая. Он опалил Баху страшным взглядом и сделал шаг вперёд, но Баха красноречиво засунул руку в портфель, и Амантай остановился, всё ещё держась на безопасном расстоянии от дерзкого выскочки.

Толпа, услышав немыслимые до этого оскорбления в адрес своего вожака, загудела, но без сигнала нападать на Баху не спешила. Баха понял, что промедление в этой ситуации может плохо закончиться, и, выбросив руку с ножом из портфеля, громко воскликнул:

– Завтра после уроков я буду ждать тебя там, – и указал ножом в сторону полуразрушенной школьной теплицы. – Будем на ножах драться. Если хочешь, можем и сегодня, но у тебя нет оружия. А если завтра не придёшь, то все будут знать, что Амантай не только крашеная баба, но и трус.

Несколько человек попытались подойти к Бахе с явно недружелюбными намерениями, но Баха выкинул в их сторону руку с ножом, и они поспешно отступили.

– Завтра, – повторил Баха, ткнув ножом в сторону Амантая, который невольно отшатнулся, и в его глазах Баха с удовлетворением заметил страх или, по крайней мере, опасение.

Затем он медленно повернулся, положил нож в портфель и, с каждым шагом убыстряя темп хода, пошёл к дому.

Сзади некоторое время царила гробовая тишина, но, когда Баха отошёл шагов на тридцать, толпа направилась за ним, улюлюкая и выкрикивая различные угрозы. Баха не оборачивался. Скоро вокруг него стали с грохотом падать куски щебня и засохшей грязи. Баха продолжал упрямо идти, зная, что ему предстоит драться с Амантаем, а не с толпой трусливых шакалов.

Но когда острый кусок щебня попал ему в голень, и сильная боль пронзила ногу, Баха не выдержал, обернулся и побежал на бесновавшуюся толпу. Он успел заметить, что Амантая среди них не было, а, значит, он так и остался по своему обыкновению наблюдать склоку издалека. Увидев несущегося в ярости Баху, толпа остановилась, а затем, распавшись на отдельных школьников, разбежалась в стороны. Баха тут же прекратил наступление и оценивающе посмотрел на своих преследователей. Те тоже встали: некоторые продолжали угрожающе кричать, но не приближались, другие теребили в руках камни и молчали.