– Вот и нечего к ним тянуться!

– Ну что ты! Это ж родня, какая-никакая…

– Никакая, вот именно. Они своей дружной гурьбой хорошо кучкуются. Без нас. Мы им нужны, только чтобы на похоронах и свадьбах финансовые дыры заткнуть.

– Ну, знаешь, когда одинокая Матрёна померла, все сложились, организовали да похоронили тётку с честью. Нам «спасибо» сказали, что в своём большом дворе проводы и поминки провести разрешили!

– Ой, ма! Это потому, что никто больше у себя гроб с покойником держать в хате не захотел! А вы с отцом уши развесили, решили добренькими побыть!

«Но у нас реально большой двор! – задумалась Люба. – Поставили длинные столы, все вместились. А где ещё провожать внезапно почившую приезжую тётку? У остальных большого двора нет. Кто-то в квартире живёт. Продукты да похороны другие оплатили. Всё правильно!»

Александра Григорьевна относилась к родне, их семьям и детям странно. Это была смесь из горькой обиды, желания угодить, стремления быть своей и одновременно выделиться на фоне остальных. Не было у матери с её братьями и сёстрами в ближайших коленах добрых, тёплых, поддерживающих и доверительных отношений. Из рассказов родительницы Люба знала, что детство её было голодным, нищим, заполненным непосильным трудом и отвратительным отношением окружающих. Иногда девочке казалось, что злые люди преследуют их семью из поколения в поколение: маме прилетело, потом перепало брату, ну и она до компании заодно хлебнула.

– Ох, ладно, сынок, ты пока чай пей, а я схожу бельё замочу! За две недели грязная куча накопилась, стирать не перестирать.

– Сестру пошли, пусть замочит. Почему она до сих пор вещи в порядок не привела?

Подросток, приподнявшись в отцовой кровати, насторожилась.

– Да Люба с Нового года только своё стирает и гладит… Считает, что каждый должен убираться в доме сам за собой…

– Да что она говорит?! – взъерепенился тот. – Люба!!! А родителям пожилым кто помогать будет?! Ты дочка родная или как?! Кто, по-твоему, дохаживать стариков должен?!

Девочка побаивалась старшего брата: каким-то образом Александр Васильевич умудрялся в доме обладать большей властью, чем отец с матерью, и команды раздавал направо и налево с молчаливого согласия родителей. Школьница, по наущению Ибрагимова, старалась не спорить с мамой после новогодней ссоры, чтобы не привлекать внимания, но и пользовать себя, как прежде, не позволяла. Однако товарный кассир не смирилась с поведением дочери, вырывающейся из-под удобного контроля. Тихоня была уверена: мама специально завела разговор про домашние обязанности, чтобы дать вволю покомандовать брату и прижучить её, малолетку, как следует.

– Готовить Люба тоже редко на семью стала! – продолжила жаловаться мать. – Сделает себе немного и убежит по делам…

– По каким таким делам?! Любка, а не много ли ты на себя взяла?!.. Какие могут быть дела у пятнадцатилетней сопли?! – громко вопрошал командным голосом старший сын.

Подросток, чувствуя, как знакомая ярость подходит снова к горлу, вскипела и стремительно слезла с кровати Василия Михайловича. «Если дать братцу волю, он надоумит маман следить за мной! Плакали тогда и мой заработок, и поездки в Краснодар, и общение с Сэро!» Эта мысль вызвала у юной особы неприятно горький, ледяной осадок: подобного расклада она допустить никак не могла.

– Лучше расскажи, какие могут у тебя быть дела в моей школе, а?! – выскочила из-за занавески, подбоченясь, девочка. – Ты её один Бог ведает когда закончил! Почему твой вишнёвый джип у ворот часами торчит?!

– Тебя не касается! – огрызнулся Васильич. – Малая ещё! Я к старшеклассницам знакомым здороваться езжу, подвести после уроков!