Вскоре он умер.

Она заставила нервничать всех, кто считал бунгало своим обиталищем, и живых, и мертвых. Как в душе Гириджи Прасада перед свадьбой, в этом доме на ходулях поселилось беспокойство. Появление Чанды Деви взволновало призраков борцов за свободу, вечно голодающих улиткоедов и самого лорда Гуденафа, который вслед за теплыми течениями дрейфовал между Тихим океаном, Андаманами и своей родовой усадьбой.

Всем призракам жилось вольготно, покуда ее ясновидческий взгляд не напомнил им об их ущербном бытии и неуклюжих манерах.

– Невежливо влезать в спальню дамы, – предупредил лорд заключенного-пенджабца, имевшего привычку разваливаться на кроватях, как собака. – А ты раздобудь себе новый мундир. Я догадываюсь, что ты погиб от взрыва, который вышиб тебе мозги и заодно сорвал с тебя одежду, но дама будет шокирована, если увидит у себя в саду голого мужчину, да еще таких микроскопических пропорций, – велел он солдату-японцу. Но тот не понимал по-английски, так что лорд Гуденаф взял на себя труд собственноручно обернуть его чресла британским флагом.

Сначала японец смутился. Но затем это чувство сменилось благодарностью.

Только во время чаепития эти двое вынуждены сидеть лицом к лицу. Ибо Чанде Деви больше нечего подавать и накрывать, и ей волей-неволей приходится сидеть смирно. Этим искусством их дом овладел давно. Он пережил бури, землетрясения и войны простым способом – намертво застыв на узком пике над океаном. Сидеть в саду, глядя, как бордовое солнце закатывается над изумрудно-зеленым архипелагом, – занятие не из самых умиротворяющих. Оно вынуждает плавать в одиноком мире мыслей, тревог и мечтаний. Но изолированности они не ощущают.

– Здесь все ради чего-то, – пытается он разрушить чары, указывая на сад. – Лимонная трава, которую ты добавила в чай, – говорит он, прихлебывая из чашки. – Я посеял ее, чтобы укрепить почву на склоне и предотвратить оползни в сезон дождей. – Она улыбается, и это его ободряет. – И лимоны… – продолжает Гириджа Прасад. – Ценить лимон значит ценить мудрость всего созданного. Если в джунглях к тебе присосались пиявки, выжми его на них, и они сразу отвалятся. Сок, выжатый на укусы и раны, действует как антисептик. А при обезвоживании ничто не восстановит тебя так, как целый лимон, особенно кожура.

Она краснеет. Теперь щеки у нее густо-розовые, как цветы на розовом кусте перед ними. Он озадачен. Как разговоры о лимонной траве и лимонах могли превратить норовистую леди в робкую девицу? Наступает неловкая тишина, так что он повторяет свои слова:

– Все в этом саду я посадил сам. Здесь все ради чего-то.

– Спасибо, – вырывается у нее. – Эти розы прекрасны. Если бы не твои старания, они бы не выжили.

Теперь его очередь краснеть.

Лишь гораздо позже, коротая часы в своем кабинете, он задумается: откуда она узнала? Ведь розы удалось вернуть к жизни раньше, чем она сюда приехала.

Дни порождают новое небо, дающее приют и солнцу, и дождям. Под ясным взором позднего утра острова без конца кропит мелкая морось, вызывая появление грибов и плесени на всем, куда она попадает, будь то кора или кожа. Это один из тех дней, когда то и дело поглядываешь на небо, надеясь поймать радугу. Воздух тяжел, а на сердце еще тяжелей.

Когда солнечные лучи и дождевые капли сыплются вниз, как разноцветный песок в одной склянке, наступает так называемый брачный час. В разных сказаниях, в зависимости от долготы и широты, на которых живут сказители, а также от их фантазий, склонностей и модели питания, брачуются разные существа – лисы, улитки, обезьяны, вороны, леопарды, гиены, медведи, а иногда и сам дьявол. Ибо ад, как и все прочее, – дело рук семейного меньшинства. Возможно, мир вертится благодаря холостякам, но опорой ему служат женатые.