Мольбы. Да, тоже понятно, что грешники молят, раскаиваются. 

Но странное раскаяние. 

- Ты че! Да ты знаешь, под кем мы? Да ты… Ох… Кто? Какой, нахер, Сухой? Под кем ты?

- Под кем??? Сухой… Сухой, погоди! Ну погоди! Ну мы же не знали, Сухой! Аааааа…

Вой. 

Дикий, бессмысленный. Словно режут грешника по-живому. 

А потом тишина. 

Странный разговор, спокойный уже, деловитый такой, топот ног, звук волочения чего-то тяжелого…

И легкое касание к моему многострадальному лицу. 

Мне надо открыть глаза. Надо. Но не могу. Просто нет сил это сделать. 

- Шипучка… Шипучка… Олька… 

Голос знакомый. Тихий, взволнованный. 

Пальцы, аккуратные, гладят по лицу, бровь очерчивают, волосы со лба убирают. 

Я открываю глаза. 

Олег. Тот самый, который не-Вещий. Который довез меня вчера до дома, и, как я думала, навел на квартиру своих друзей. 

Он сидит возле дивана на полу, смотрит на меня серьезно и обеспокоенно:

- Больно, Ольк? 

- Не знаю… - я говорю так же тихо, как и он. В горле сухо, даже сглотнуть не получается. И больно, да.

Губы онемели, и скула жаром жжет. Живот не чувствую совсем. Может, железным кулаком перебило что-нибудь внутри, и тело просто отключило боль? Так бывает иногда. Перед смертью. 

- Лежи, дай гляну. 

Он аккуратно укладывает меня на диван, распахивает кофту, задирает футболку, трогает живот. Я вскрикиваю. Больно! Так больно!

- Чшшшш… - он тут же успокаивающе гладит, трогает подрагивающие мышцы, - все хорошо, тихо, тихо, тихо…

А потом…

Наклоняется и целует мой живот! Прямо там, где побывал кулак этого мерзавца! 

И я не могу ничего сделать. Просто смотрю, как он это делает, как гладит, мягко и осторожно, как целует… Это не больно, совсем. 

Но это так… Неправильно. И стыдно!

- Что ты делаешь? Ты что? – шепчу сбивчиво и испуганно. Губы разбиты, шепот выходит со свистом. 

- Ничего. Меня мать так в детстве успокаивала, - говорит он, отрываясь от живота и смотря на меня… Странно. 

Тут за его спиной раздаются шаги, я перевожу взгляд. Мужик. Такой здоровый, что тот высокий бандит, пугавший меня, наверняка по сравнению с ним покажется совершенно обычного роста. 

- Сухой, все. – Коротко басит он, деликатно не разглядывая мой обнаженный живот. 

- Скорую давай, - так же немногословно отвечает Олег, который, оказывается, Сухой. 

- Не надо скорую! 

При простой мысли о том, что коллеги узнают о произошедшем, становится отчего-то стыдно до невозможности. 

Я пытаюсь сесть, и, к моему удивлению, это удается. Даже странно! 

Голова, конечно, кружится, в глазах темнеет от резкого движения, но все довольно неплохо. Я уже могу нормально вздохнуть. И могу сглотнуть. 

Растерянно оглядываю обстановку, замечаю разломанный стул, сорванную со стола скатерть.

Бандитов не видно. 

- А где…

Смотрю на Олега. 

Тот понимает прекрасно, о чем я, медленно поводит шеей, как борец.

- Не переживай про них, Шипучка. 

И улыбается. Улыбка его красит. Я это замечаю уже во второй раз. Или в третий? Ему идет улыбаться. Хочется ответить. Я несмело растягиваю губы и тут же охаю от боли. Слизываю кровь. 

- Давай, пойдем умоешься, - Олег серьезнеет, смотрит на меня пристально, помогает подняться и в самом деле ведет умываться. 

Его большой друг куда-то исчезает, и, судя по всему, еще и прибраться успевает, потому что, вернувшись обратно, я не застаю существенного беспорядка. 

Умывание пошло мне на пользу, а прекрасный внешний вид, мелькнувший в зеркале, привел в тонус.

Бррр… Красотка!

Я иду к телефону.

- Зачем? – Олег не делает попытки остановить, просто смотрит, остановившись у косяка. 

- В милицию позвоню. Нападение, избиение…

- Шипучка, не надо. Их не найдут.