И в комнате запахнет молоком.
И печь начнёт урчать довольно.
На огороде важная ворона
поставит лапой чёткую печать,
и снег тихонько засмеётся.
А потом
проедут сани,
полосы протянут.
И золотым веснушчатым шаром
в окне – ребёнка голова
над кустиком герани.
Вы спите, спите…
Я бы рад уснуть.
Не спится, чёрт возьми,
не снится.
В снегу, как в детстве, раствориться —
и падать светом
вам под ноги…
Все закольцованы дороги.
Все закольцованы пути.
Вы спите?
Спите вы…
Сонет №115
Я не пытаюсь брать обет молчанья,
но у трубы звук с привкусом железа.
Небрежно брошена на кресла край одежда.
И в платье шёлковое прячется шуршанье.
И штор пренебрежительно качанье,
как зависть власть теряющего жезла.
Дилемма вечная – что было с нами прежде?
И нет ответа. Ровное дыханье.
Я испугать тебя не смею звуком.
Любое слово – стадо к водопою.
На яблоко, забытое тобою,
прозрачный мотылёк садится боком.
Но все слова останутся за кругом,
начертанным божественной рукою.
Логомоны
И уже не хочу, и уже не могу
моноложить направо, моноложить налево.
Наплевать! Не сказал,
что уже не скажу.
Моносложна усталость.
Моновыжата жила.
Привязан к тебе. Не измерен…
Зубами порвав сухожилья,
моновыживу даже без лопнувших вен,
и венозной смолой
склею вязкие крылья…
Монокровен – аорта для вдоха мала.
Монотонностью маятника – моноудары.
Эти срезы
(пахнуло смолой на меня) —
монография жизни,
ствола монограмма…
Сверху – небо,
монокль буржуйской луны.
Что? Жива ещё, моноокруглая морда?!
Свежим спилом слезишься монобревна,
вертикально зажатого в студне погоды!
Что-то холодно. Стыло…
Забыт монолог.
Логомоны читать не умею. Увольте!
И уже не хочу…
И уже не могу…
Мир гребёт среди звёзд на рассохшейся лодке.
Синьорина
Вы, молодая синьорина,
отмахиваетесь от дыма,
как от роя комариного.
Вечер. Света нет.
На столе свеча стеариновая.
Обгорает столбика белого след.
А тени старушками ветхими
из темноты тишину вяжут.
А сны осторожно распутывают
пухлыми пальцами пряжу.
Очки, глаза зажмурив,
на книге дремлют задумчиво.
«Спокойной ночи, дружище!» —
котище, зевнув, промяучило.
Грустит по огню свеча.
Лоб ламп не осеняет свет.
Сколько Вам, синьорина, лет?
Сколько Вам лет – неважно.
Живите всегда, свеча.
И в будущем, через много лет,
устав от дыма и суеты,
зажгите огонёк свечи.
Пусть будет живой свет!
«Обычен день. Обыденны заботы…»
Обычен день. Обыденны заботы.
Но счастлив я бываю иногда,
когда восторг неведомо откуда
вдруг перехватит горло, и тогда —
как будто с неба хлынула вода
из туч, набитых громом до отказа.
Ты улыбаешься, всем руки протянуть готов.
Слова любви сей час сорвутся в небо.
Что неудачи прожитых годов,
когда восторг неведомо откуда?!
И жить готов хоть миллионы лет.
И кажется, что счастье бесконечно,
что вечен этот яркий тёплый свет,
что вниз, как сорванец, летит беспечно.
А неудачи, за стволами прячась,
тебя из вида не теряя, ждут,
когда восторг неведомо откуда
вдруг оборвёт стремительный свой путь.
Когда споткнёшься – одиночество под ноги
тебе подбросит новая судьба.
И загудят в задумчивой тревоге
ночами телеграфа провода.
Когда друзей терять ты будешь, ночью
ты у окна бессонно простоишь.
И женщина, прикрывши дверь, уходит —
навстречу шли, да видно разошлись…
Но всё равно, судьбы своей не зная,
я настоящее без ропота приму,
когда восторг неведомо откуда
ворвётся неожиданно в судьбу.
Когда восторг неведомо откуда…
Сонет №119
Не предрекая боли флейты,
не сетуя на медленную синь,
я предпочту из книг, из музыки, картин —
лицо зеркал, где волосы от ветра.
Шары от сквозняков на влажные паркеты.
Под солнцем плавится забытый пластилин…
О, разреши мне, Бог и властелин,
увидеть в зеркале ожившие портреты!
Но открывая слой за слоем,