– Начнем осмотр. Вы не боитесь покойников, Ольга?

– Что вы, Олег Александрович. У нас в институте только что судебно-медицинская практика прошла, насмотрелась там…

– Очень хорошо, значит, плохо вам не будет.

Олег решительно поднялся по трем очень неудобным ступенькам, толкнул дверь. Ольга заглядывала ему через плечо, а Володин демонстративно остался на улице. Он решительно старался избежать всякого участия в расследовании.

– Боже мой! – ахнула Ольга, когда их глаза немного привыкли к свету.

Олег поспешно сделал вид, что его очень заинтересовала ближайшая к нему коробка с печеньем: он долго и сосредоточенно рассматривал выведенные на ней китайские иероглифы, хотя китайским языком он не владел.

Только почувствовав, что приступ дурноты миновал, Олег смог посмотреть вниз.

Покойник полусидел на полу, опираясь спиной о сейф в конце узкого коридора, образованного прилавком и упаковками с товарами. Единственный глаз на перекошенном лице страшно пучился на вошедших. От второго осталась пустая глазница с бегущей вниз по щеке красно-грязной дорожкой. Ладонь правой руки была прибита гвоздем к прилавку, отрезанные пальцы рядком лежали на груди покойника. Рука, начиная от запястья, была разрезана, из раны торчали какие-то лохмотья.

Ольга отвернулась. Олегу вновь пришлось на некоторое время заняться изучением китайского. Только после паузы он заставил себя приблизиться к мертвецу и рассмотрел явное выражение ужаса в уцелевшем глазу и распоротый наискось живот с вывалившимися кишками.

В раскрытую дверь заглянул Володин.

– Как тебе зрелище? За всю службу подобного не видел. Сейф пуст, но это не просто ограбление. Ради добычи так человека не фаршируют.

– Может, наркоманы?

– Нет. Эти бы в ломке располосовали бы всего, но беспорядочно. А тут все аккуратно. Присмотрись, пальчики отрезанные лежат в таком же порядке, как на ладони: мизинчик, безымянный, указательный… Их последовательно отсекали и клали один подле другого. Потом живот: разрезан одним движением, от паха до солнечного сплетения. Так резануть – уметь надо.

– Профессионал?

– Возможно.

– Выйдем, – вздохнул Олег, – не будем топтать.

Ольга и Володин с готовностью приняли это предложение: на улице было намного приятней, чем в залитом кровью помещении.

– А почему твои ребята решили, что в одиннадцать, при обходе, здесь все было в порядке?

– Они встретили продавщицу из этого ларька, а тип этот из двери выглядывал, когда она выходила.

– Продавщица? – заинтересовался Олег. – У тебя есть ее адрес?

– Теоретически должен быть в отделе кадров. Но на практике… – Володин развел руками. – Ларечники эти столь часто девчонок меняют, что при всем желании за ними не уследишь. А то еще моду взяли в долговое рабство их заполонять.

– Как это? – заинтересовалась Ольга.

– Принимают на работу новенькую и после первой недели работы при пересменке вешают на нее недостачу, рублей в тысячу. Это нетрудно. Ключи от контейнера у хозяина свои, подъехал после работы и увез немного товара. Недельная зарплата у девчонок рублей триста. Из нее начинают вычитать убытки. Добрый хозяин ограничивается вычитанием пятидесяти процентов от зарплаты, а некоторые вообще заставляют работать бесплатно. Как правило, возместив долг, продавщица рада-радешенька унести ноги с такой работы. Только некоторые непонятливые задерживаются еще на неделю, но не больше. А хозяин спокойно берет на работу следующую, после чего история повторяется. Текучесть такая, что все адреса десятки раз устарели.

– Кошмар какой-то, – поежилась Ольга. – А куда смотрит профсоюз?

– Какой профсоюз, Оля, вы что?! У них трудовых нет, медсправки липовые. Работают неделями по двенадцать часов, без перерыва на обед. Прибавьте время на дорогу домой – многие иногородние. Летом еще так себе, а зимой ужас: ларьки не отапливаются, женщины болеют, больничные не оплачиваются, а если пропустишь несколько дней, на твое место возьмут другую. Да еще покупатели по советской привычке волком смотрят, как на буржуев обожравшихся. Дикий капитализм… – Володин всмотрелся в темноту и вдруг захохотал. – Смотрите, кто к нам идет! Уж не криминалист ли?