– Щипать вас бесполезно, Ватсон, щипать нас нужно обоих. Даже я впечатлён, хотя, конечно же, о золотой начинке этих ящиков я знал от Майкрофта с самого начала. Хотите пересчитать их? Не трудитесь, всё сосчитано. Тут ровно семь тысяч триста ящиков! В каждом из них пятьдесят килограммовых слитков золота высшей пробы. Видите клейма? Рыцарский замок с тремя башнями и геральдический британский лев на каждом слитке. Это клеймо Банка Англии.

– Погодите, Холмс! Я пытаюсь сосчитать, сколько золота перед нами…

– Триста шестьдесят пять тонн золота! Ни унцией меньше! В документах именно такой вес.

– В голове не умещается.

– Мы возвращаемся, Ватсон. Закройте ящик и раскройте глаза, тут порожек, не зацепитесь. Остальное я вам доскажу в каюте.

Друзья покинули форпик и очутились снова в коридоре. Несколько минут у Холмса ушло на замену печати Майкрофта своей собственной.

– Констебль, пароль на завтра будет действовать с ноля часов, – сказал Холмс. – Пароль, запоминайте, архиепископ Кентерберийский, отзыв – герцогиня Манчестерская. Повторите и передайте своим товарищам. И последнее. Если со мной что-нибудь случится, например, окажусь за бортом, вы переходите в подчинение доктора Ватсона, как указано в инструкции.

Едва Ватсон и Холмс добрались до каюты, как в дверь постучали и толстый стюард с кошачьей физиономией, заросшей диким волосом, предстал перед друзьями. В руках у него была бутылка коньяка, укутанная белоснежной салфеткой.

– Пароходство делает презент, господа! Все пассажиры напоследок смогут повеселиться от души и испытать все удовольствия, какие только есть на этом судне, – сказал стюард, помещая бутылку на столик.

– Как это понимать напоследок? Что вы такое заладили, уважаемый? – вскинулся Ватсон. – Я полагал, что ослышался в прошлый раз!

– О, сэр, не гневайтесь, я могу случайно произносить не совсем те слова, которые нужны. Английский для меня неродной, язык плетёт что-то сам по себе, простите, сэр. Я хотел сказать, что судно покидает Европу, куда многие пассажиры уже не вернутся, поэтому для них всё происходит напоследок.

– Ты немец?

– Как вы проницательны, сэр! Я надеялся, что уже избавился от акцента, но это, видимо, не так.

– Как тебя зовут и как ты попал в Англию?

– Нильпферт[6], ваша милость, Ганс Нильпферт, к вашим услугам! Я родом из Саксонии. В Германии я получал бы вдвое меньше за свою работу, чем в Англии, поэтому я всегда нанимаюсь на английское судно, чтобы кормить свою обширную семью.

– Твоя вера позволяет тебе бриться? Или ты состоишь в секте небритых стюардов, которые пугают детей своей щетиной?

– Да, сэр, позволяет, но если я побреюсь, простите, пугаться будут не только дети, но и родители. В юности я заболел оспой и чудом остался жив. Мое лицо изрыто ямами и шрамами, которых люди пугаются, а многие боятся даже заразиться оспой. Я ношу бороду, чтобы никто не терзался пустыми страхами, сэр! Позвольте налить вам коньяк, господа?

– Нет, Ганс, ты свободен.

– Вот здесь кнопка для вызова стюарда, буду рад вам служить. «Титаник» целиком в вашем распоряжении! На нём есть все, чтобы порадоваться жизни напоследок, господа!

– Уж с этим мы сами как-нибудь разберемся.

Ливрея Ганса растаяла в дверном проеме.

– Я поражён, – сказал Холмс. – Наш небритый саксонский гость исправил свое произношение за минувший час, теперь он может сойти за коммивояжера из Сохо. Гладкая речь, убаюкивающая интонация…

В дверь снова постучали. Рассыльный принес радиограмму на фирменном корабельном бланке, адресованную Холмсу. В ней значилось: «Атмосфера успокаивается. Контора Черчилля обнулила ставки на заезд. Все лошади в конюшнях. Попутного ветра «Титанику»! М. Крофт».