Хромой служитель вкладывает в нее зеленый бархатный мешочек. Священник вытаскивает из мягкой ткани и предъявляет толпе колоду карт:

– Таро! Инструмент дьявола! Его нашли в доме этой женщины, в тайнике за камином!

Вновь загудели, завыли, заскулили, залаяли. Если бы не стражники, разорвали бы ее руками. Но вершится справедливый суд.

– Ирма! – обращается епископ к женщине, произнося слова на распев, словно в трансе. – Пока-а-айся! Призна-а-айся и пока-а-айся в служении дия-а-а-волу!

– И ты отпустишь меня? – дрожащим голосом вопрошает женщина.

Епископ усмехается:

– Ты получишь шанс на спасение там, – поднимает указательный палец вверх. – Здесь тебя уже ничто не спасет… ведьма.

Епископ швыряет карты наземь, колода рассыпается, но переворачивается лишь одна, с изображением женщины на троне в папской тиаре – Верховная Жрица.

– Мне уготована иная судьба, епископ, – поднимает глаза Ирма. – Я принимаю дар. Тебе же возвращаться в этот мир снова и снова, пока не найдешь…

– Сжечь ее! – рычит священник, взмахивает полой расшитого золотом одеяния и шагает прочь с помоста.

Огонь уже занялся, жар его томным маревом окутывает тело. Веревки больно впиваются в грудь – не вздохнуть. Ирма поднимает голову, смотрит в толпу. Добрая половина этих людей бывали у нее: просили помощи, совета, подсказок, хотели знать свою судьбу. Она-то знала… откуда-то все знала. Но знать – не значит избежать. За то и поплатилась. На том и попалась. Погорела…

Средь сотни злобных глаз вдруг пара светлых, полных любви и нежности. Вцепилась в них взглядом. Он. Он! Тот самый, что приходил во снах.

– Гардиан, – шепчет она и тут же кричит от жгучей боли.

– Все хорошо, – отвечает неслышно, лишь движением губ. – Делай как учил. Закрой глаза и делай как учил.

Она послушно следует его указаниям. Закрывает глаза, расслабляет тело, выскальзывает сознанием из его оков, летит свободно над толпою. И слышит лишь его голос. Он зовет ее по имени: Ирма…

– …Ирма. Баба Баирма. Баба Баирма, – монотонно теребит ее за рукав Саянка, любимый правнучек, младшенький. – Баба Баирма, там к тебе пришли, баба Баирма.

Баирма раскрыла глаза, невидящим взглядом посмотрела на ребенка, на комнату, на женщину в дверях. И тут проснулась окончательно, встряхнула головой, прогоняя остатки сна.

– Вы в порядке, нага саэжы[1]? – встревоженно смотрит на нее Сэсег.

– Да, задремала чуток. Что случилось, а?

– Люди пришли, принять просят. Не наши – городские, русские.

– Поздно что так? – заворчала старуха, но потянулась за изогнутой деревянной клюкой, поднялась на ноги, зашаркала ногами по полу.

– Так звать или нет?

– Зови, раз уж тут, посмотрю.

Сэсег юркнула в дверь, потом просунула голову обратно, потянула воздух широкими ноздрями:

– Горелым пахнет, нагасаэжы, в вашей комнате пахнет.

– Давно сгорело все, э? Зови людей, Сэсегма.

Баирма доковыляла до стола, покрытого тканевой цветной скатертью, села на крепкий деревянный стул, достала рукой до зеленого бархатного мешочка, подтянула к себе.

За дверью послышались шаги, робкий стук. В проеме нарисовалась грузная, холеная русская женщина. Не старая, вовсе нет. Но уставшая.

Шаманка сощурила и без того узкие щелки глаз. Смотрела не на женщину, а за нее. За спиной гостьи – он, тот самый… из снов. Гардиан. Хранитель по-нашему. Просителей всегда кто-то сопровождал, она всех видела. Вели к ней своих подопечных за подсказками. Но он явился впервые.

– Здравствуйте, Баирма Эрдыниевна, – заговорила женщина и суетливо заелозила руками в большой сумке.

Баирма указала взглядом на второй деревянный стул. Женщина села и снова засуетилась. Достала из сумки бутылку молока, печенье, конфеты. Выложила на стол.