Утро сегодня ясное, но довольно зябкое: не то чтобы мороз, но под ногами определённо слышится характерный хруст. Сейчас чудесное время года: из зелёного лес становится тёпло-оранжевым, чтобы вскоре вспыхнуть всеми оттенками золотого и красного. Я иду по дороге от дома в деревню с необыкновенной прытью: без верхней одежды уже холодно, особенно не погуляешь. Мысленно я представляю своё пальто, которое висит в чулане под лестницей, – но дверца скрипит, и я бы себя выдала, если бы попыталась взять его.

Я люблю это время суток, когда почти все ещё спят. Река впереди чернильно-чёрная, припорошенная туманом и буквально застывшая. В самой деревне тоже тихо: ставни большого магазина и лавок мясника и зеленщика распахнутся только через несколько часов. Шахтёрский домик с низкими выбеленными стенами отмечает конец деревни, и многие местные жители никогда не ходили дальше этого рубежа, да и не имеют никакого желания это делать.

Просунуть записку под дверь пекарни нетрудно, и обратно я иду более расслабленным шагом и даже останавливаюсь посмотреть на птичек, которые ещё спят на берегу реки, спрятав головы под крыло и уютно устроившись на подстилках из ила и спутанных стеблей камыша.

И тут я вижу её – под водой, тёмные волосы колышутся в чёрной ряске, а лицо подёргивается рябью, когда она приподнимается и тянется ко мне, беспрестанно мерцая, точно мечущийся огонёк пламени… Ужас пронизывает меня, и я пронзительно кричу. Я разворачиваюсь и бегу, бегу и…

– О-ох! – Я утыкаюсь в чьё-то плотное твидовое пальто.

– Юная леди, с вами всё хорошо?.. Пегги?! Что ты здесь забыла в такой час?

– Амброуз! А что ты здесь забыл в такой час?

Хотя это уже не важно. Я могу выдохнуть. Я в безопасности. Я…

– Эй, ты! Это ты подсовываешь записки мне под дверь? Это твоё?

– Доброе утро, мистер Суитинг, – говорю я. Он в брюках, но без рубашки, подтяжки натянуты поверх лёгкого свитера; на ногах подбитые гвоздями ботинки. В спешке он явно в последнюю очередь думал об одеянии.