– Нет! – вскрикивает мама.

– Ну-ну, только без истерик, милая леди! – говорит викарий, опускается на колени, как будто собираясь молиться, и тянет за маленькую круглую медную ручку. Крышка люка откидывается, и внизу виден сырой тесный подвал: раньше в нём, скорее всего, хранили уголь. Сейчас там стоит какой-то странный стул, а рядом лежат доски для письма, чернила и перья. Внутри ужасно холодно и настолько тихо, что слышно, как журчит подземный ручей, бегущий буквально в нескольких дюймах от стен подвала. Маленький ребёнок едва-едва может там выпрямиться, а если закрыть люк, то он точно ничего не увидит, потому что свет туда совсем не проникает.

– Иди же вниз, мальчик!

На брюках Джорджа я вижу мокрое пятно. Я выхожу вперёд:

– Нет. Туда пойду я. Вина моя, а не Джорджа. Пойду я.

– Это ещё что такое? Благородная жертва мисс Девоны? – прищуривается мистер Тейт.

– Пегги, нет, – протестует мама. – Мистер Тейт, неужели в этом есть необходимость?

– Вы бы предпочли, чтобы наказанию подвергся весь класс, мадам?

– Я спущусь туда, мама, всё хорошо, – говорю я.

Викарий бросает Джорджа на пол, и он, словно ёжик, сворачивается в клубок.

– Очень хорошо, мисс Девона, – кивает мистер Тейт. Самодовольная улыбка скользит по его губам, и в этот миг я понимаю, что именно этого он хотел уже очень давно. Не знаю почему, но он хочет сжить меня со свету, в этом я не сомневаюсь. Бросить меня в подвал – это только начало.

На лестнице в подвал всего пять перекладин, и когда я ступаю на четвёртую, люк закрывается, вокруг лишь чернота. Последним, что я видела, было лицо викария: глаза поблёскивают за стёклами очков, на губах играет еле заметная надменная улыбка. Я его ненавижу. Это неправильно, это плохое чувство, но мне всё равно. Как вообще это чудовище может быть провозвестником слова Бога?!

В этом подвале темнее, чем в гробу. Здесь нет ни света, ни дуновения воздуха; за этими стенами лишь земля и вода. Я слышу пронзительное журчание подземного ручья. Дети говорят, что в подвале живут призраки, и это, конечно, чепуха, но всё-таки…

Какой-то шум.

Я точно слышала какой-то шум. Я и так стою сгорбившись в этой крошечной каморке, но теперь сгибаюсь еще ниже, закрыв глаза и заткнув пальцами уши, чтобы не слышать его, что бы это ни было… Ох, нет, опять! Это не шум. Это голос.

Пегги.

Температура падает. По голове бегут мурашки.

Вместе.

О-ох! Я не могу дышать. Усилием воли я заставляю себя открыть глаза и щурюсь, потому что передо мной, как картинки в калейдоскопе, мелькают огни и силуэты. Эта штука прыгает и мерцает так часто, что мне далеко не сразу удаётся разобрать, что я вижу.

Это девочка.

От страха мне холодно в груди. Девочка почти прозрачная, но при этом настолько же осязаемая, как дыхание на морозе. Пыль кружится в воздухе, потревоженная паутина и грязь взметается вверх и затеняет её, а когда девочка бросается ко мне, нимб её волос колышется вокруг головы, словно в воде. Я вижу саму себя. Крик замирает у меня в горле, в панике я спотыкаюсь и… Ай, моя голова… и ничего.

«Она выглядела в точности как я», – думаю я.

Я прижимаю ладонь к виску, чтобы унять пульсирующую боль, и морщусь, задев шишку размером с монету, которая уже красуется на лбу. Я пытаюсь встать, придерживаясь рукой за то, обо что ударилась головой, – кажется, это стул, который стоит у стены.

Она выглядела в точности как я.

Нужно выбираться отсюда. Сердце бешено колотится, трясущимися руками я молочу по крышке люка. Пожалуйста, кто-нибудь, услышьте меня! Мне необходимо найти эту мёртвую девочку. Должно быть, где-то рядом произошёл несчастный случай! Ей надо помочь! От тревоги у меня мурашки бегут по затылку. Однако… она