За стеклянной стойкой в стиле хай-тек сидела девушка, чьи розовые волосы казались неестественно ярким пятном в этом монохромном пространстве. Она уткнулась в телефон, пухлые губы беззвучно шевелились, вероятно, переписываясь с кем-то. Длинные ногти с геометрическим принтом стучали по экрану.

"Работы Сорренти," – сказал Алессандро, поставив ударение на каждом слоге.

Девушка медленно подняла глаза, оценивающе оглядела его с головы до ног – дорогой костюм, часы Patek Philippe, уверенная поза. Ее взгляд на мгновение оживился коммерческим интересом, но тут же потух, когда она поняла, что он интересуется не модными новинками.

Администратор сама проводила его к работам, а не просто указала направление. Её каблуки гулко стучали по бетону, нарушая искусственную стерильность пространства. "Вот они," – сказала она, жестом, полным показного безразличия, представив картины. – "Как видите, не самый востребованный стиль. Люди предпочитают что-то более… жизнерадостное."

Пузырь розовой жвачки лопнул с тихим щелчком. – "Никому не нравятся. Слишком… депрессивные. Наш арт-директор говорит, что в них нет коммерческого потенциала."

Алессандро направился к указанному месту. Два холста висели криво, будто их повесили в последний момент и сразу забыли о существовании.

Первый – "Уличный музыкант". Старик в потертом пиджаке, его скрюченные пальцы замерли на струнах гитары. Но самое страшное были глаза – пустые, словно выжженные, в них не было ни музыки, ни радости, только бесконечная усталость. Техника исполнения поражала – Лили написала его так, будто смешала краски прямо с грязью флорентийских мостовых. Каждый мазок передавал дрожь в руках, каждый слой краски – годы беспросветной нищеты.

Второй холст – "Закат во Флоренции" Но это был не типичный открыточный вид. Лили изобразила город в момент перехода дня в ночь, когда золото заката смешивается с тенями, словно кровь с чернилами. Мост Понте Веккьо тонул в багровых отражениях Арно, а фигуры людей на набережной были намеренно размыты – будто призраки, растворяющиеся в сумерках. В правом углу, едва заметная, стояла одинокая женская фигура с опущенной головой. Её силуэт казался одновременно частью пейзажа и чужеродным элементом – как будто сама Флоренция отвергала её.

Алессандро не ответил. Его внимание полностью поглотила деталь "Заката", которую легко было пропустить – в окне одного из домов на холсте едва виднелось она сама.

Сто за обе, – сказала девушка, наконец посмотрев на него. – Хотя… вам точно нравится этот стиль? У нас есть новый художник, его работы…

Двести, – Алессандро положил деньги на стойку. – Без сдачи.

Третья галерея располагалась в самом сердце города, в старинном палаццо, чьи стены помнили времена Медичи. Массивные дубовые двери с бронзовой отделкой вели в просторный зал с высокими сводчатыми потолками, где современное искусство соседствовало с фресками эпохи Возрождения. У входа, облаченный в идеально сидящий черный костюм, стоял охранник – его каменное лицо и скрещенные за спиной руки выдавали в нем бывшего военного. На мраморных консолях в стиле барокко аккуратно разложены каталоги в кожаном переплете, каждый с тисненым логотипом галереи.

"Ах, Сорренти…" – галерист, мужчина лет пятидесяти в безупречном Brioni, сделал театральную паузу, поглаживая седую бородку. Его голос звучал как у преподавателя консерватории, разбирающего посредственного студента. – "Интересный случай. Технически безупречна, конечно… Но…" Он развел руками, и его золотые запонки сверкнули в свете точечных светильников. – "Слишком… как бы это сказать… «мрачно» для нашего круга коллекционеров. Наши клиенты предпочитают искусство, которое украшает жизнь, а не… вскрывает ее."