Севин звонок был совсем не вовремя. Александра опять оказалась один на один с отцом. Но делать было нечего. Она нажала кнопку звонка. За дверью послышалось шарканье, пауза на разглядывание через глазок, щелканье замка. Дверь открылась, на пороге стоял отец Лев Иванович в старом тренировочном костюме с отвисшими коленками и в тапочках на босу ногу. Лев этот Иванович нервно ерошил ежик на голове и часто моргал покрасневшими глазами.

– А, это ты, Саша, – вместо приветствия произнес он, словно ждал кого-то другого.

Александра всплеснула руками:

– Папа, я же тебя просила быть готовым к нашему приезду! У Пети мало времени.

– Саша, я к матери не поеду. Хоть ты меня режь, – и в подтверждение своего саботажа Лев Иванович шлепнулся на пуфик у двери и вытянул ноги поперек красной ковровой дорожки, словно преграждая путь в глубь сумрачной квартиры.

Такого ультиматума Александра не ожидала. Ее мысли лихорадочно заметались в поисках аргументов.

– Тогда она пропадет, – неожиданно для самой себя заявила она.

– Кто пропадет? – не понял Лев Иванович.

– Мама. Я тебе не говорила, но маму надо спасать.

– От кого?! – опешил Лев Иванович.

– От нее самой. С ней происходит что-то неладное. Она остригла волосы, покрасилась и завела себе квартиранта. Ты бы его видел!

– А что с ним не так?

– Леший, настоящий леший. Мелкий, тощий, косматый человек без возраста, – по телу Александры пробежала мелкая дрожь. – А она ему котлеты крутит!

– Что значит: «котлеты крутит»? Это какое-то иносказание?

– В прямом смысле, папа! Нам с тобой никогда котлет не крутила, а ему крутит!

– Ну и хорошо, пусть крутит, – благодушно разрешил отец.

– Папа! – Александра положила руки на плечи отца и встряхнула его. – Ты что, забыл? Мама же у нас наивная как ребенок. Этот леший ее до пропасти довести может, если мы с тобой не вмешаемся.

– Саша, а ты не преувеличиваешь? – с надеждой спросил дочь Лев Иванович.

– Папа, ты вот сам взгляни на него и сделай выводы, – предложила Александра. – Просто посмотри, и все. Давай собирайся. Где твой костюм? Я тебе помогу.

Александра сняла пальто. Лев Иванович поднялся было с пуфа, пригладил свой ежик, пощупал щеки и снова сел.

– Саша, я небритый. Я в таком виде не поеду.

– Папа, это не имеет значения. Чтобы посмотреть на человека, бриться не обязательно, – заверила Александра.

– И я не могу найти свой галстук.

– И галстук не нужен.

– Саша, я чувствую себя не в своей тарелке без галстука, – с каким-то отчаянием пролепетал Лев Иванович.

Александра обвела взглядом прихожую.

– Вот он! – торжествующе сказала она, сняв висевший тут же на вешалке рядом с пальто засаленный синий галстук.

– Не идти же с пустыми руками, – отец уже не знал, что придумать в качестве отговорки.

– Мы купим букет по дороге. И торт. Пойми, папа, речь идет о спасении женщины. Ты с этой женщиной почти полжизни прожил. Она не может быть тебе безразлична, – напирала Александра.

Лев Иванович молча поднялся с пуфа и, не глядя на дочь, уныло побрел между развешанных по всему коридору рогов лосей и косуль в спальню – переодеваться. Тут у Александры зазвонил телефон. Это был Петр.

– Саша, у меня тут ситуация изменилась, мне срочно нужно вернуться в офис.

Александра почувствовала досаду. В кои-то веки она попросила помочь. Но тут же одернула себя – вспомнила, как звучал сегодня голос Севы.

– Ну, ты тогда поезжай, раз так. Мы обойдемся. Такси вызовем, – ровным голосом ответила она, выключила телефон, сняла сапоги и пошла подгонять отца.

Но отец попросил ее не входить в спальню, сказал, что сам справится.

Александра в ожидании мерила шагами гостиную. Хрустальные бокалы в пузатом полированном серванте позвякивали в такт ее поступи. На плюшевом коричневом диване лежали скатанные по-казарменному валиком постельные принадлежности, вот только расцветка у них была фривольная – крупные почти трехмерные розы на шипастых ярко-зеленых стеблях. Зашторенное окно давило на психику, и Александра раздвинула бордовые бархатные занавеси. Неожиданно появившееся в разрыве облаков низкое ноябрьское солнце жестко осветило слой пыли на всех горизонтальных поверхностях. Фотография Кати под стеклом в траурной рамке, стоявшая на обеденном столе со дня похорон, была вся запятнана следами пальцев и отпечатками губ. Александру передернуло, как если бы она наблюдала чужую интимную сцену. Она села на диван, чтобы изменить ракурс. Следы и отпечатки исчезли, но Катя с фотографии теперь смотрела прямо на нее. «Прости, теть Кать, – прошептала она. – Но его здесь нельзя больше оставлять. Ты же не ждешь его так быстро, правда?»