Кроме этих причин, была еще одна, препятствовавшая Шариату утвердиться на прочных основаниях Гази-Магомет и Гамзат-бек не пользовались в прежнее время безупречною репутациею: оба они в молодости своей были горькими пьяницами; а Гамзат-бек сохранил репутацию разгульного человека и в зрелом возрасте, и только незадолго до обращения в Имамы перестал пить вино. Преданные своеволию, но склонные к справедливости горцы, не могли в таком важном деле, как принятие нового закона, склониться сознательно и охотно на убеждения тех, кто считался в главе нарушителей его, и покорились в случае лишь открытой силе. От этого, между прочим, и влияние первых двух Имамов было не совсем прочно, а успехи и маловажны и непродолжительны. Страна дождалась того человека, который с дарованиями полководца и мудростью администратора соединял бы в себе безукоризненную нравственность анахорета, самое высокое бескорыстие и твердость характера, вполне чуждую увлечений, столь свойственных Кавказским горцам, всегда пламенным и восприимчивым. Только при этих условиях, из немирного края можно было сделать что либо целое, и вот явился Шамиль.

Действия его, или по крайней мере результаты его действий на пройденном им поприще, нам известны. Мы знаем также и то, что первоначально принялся он за гражданскую администрацию, не оставляя при том и военных действий. Проникнутый убеждением, что началом премудрости для горцев должен быть страх Божий, Шамиль настойчиво занялся распространением Шариата и постепенно искоренил в своей стране Адат.

Оставляя в стороне общие правила Шариата, мы будем рассматривать только те из них которые непосредственно касаются кровомщения; но прежде всего, следует вникнуть в некоторые подробности кровомщения по Адату и в значение тех его выгод, которые побудили Шамиля энергически преследовать этот род правосудия.

Для возбуждения «Канлы», не было необходимости в тяжком оскорблении, в кровной обиде: и до него, и при Шамиле, поводом к убийству и к прямому его следствию – к кровомщению, могли служить не только бесчестные сестры, или жены, или другая подобная же обида, но и самая ничтожная брань, самое малое воровство, как например, воровство курицы: пылкий горец не умеет удерживать порывов своего горячего, или как он выражается, своего «большого» сердца; он не способен обсудить, а тем менее, обдумать хладнокровно то неприятное обстоятельство, которое бросилось ему в глаза, коснулось его слуха, или вывело его из обычного far niente каким-нибудь другим способом: он немедленно дает на все это надлежащего свойства ответ, последствия которого обдумает уже после того, как дело будет кончено. К тому же, горец терпеть не может постороннее вмешательство в свои частные дела, а любит обделывать их собственноручно. В заключение, он носит при себе оружие, с которым никогда не расстается, и которым, подобно Александру Македонскому, разрубает всякий затрудняющий его узел.

Лишь только, по поводу какой-нибудь ссоры или недоразумения, совершалось убийство, – начиналось дело кровомщения. Отец, сын, брат или другой родственник убитого, имеющий право отмстить его смерть, немедленно приступал к исполнению этой «священной» обязанности; и тогда представлялись четыре случая.

Во-первых, убийца мог, как упомянуто выше, спасти себя от мщения бегством. Во-вторых, он мог оставаться дома на основании причин, которые будут изложены ниже. В-третьих, могло случиться, что ближайшие родственники убитого, по малолетству, долгое время не имели возможности исполнить лежавшей на них обязанности, и наконец, в-четвертых – все действия обеих сторон обеспечивались, в своем успехе богатством, общественным положением, родственными связями, ловкостью, настойчивостью и даже физическою силою противников, что конечно много разнообразило ход дела, а следовательно, запутывало и отдаляло окончание его на десятки, а иногда, как это видно, даже на сотни лет.