Предвестниками пароксизмов служили, как упомянуто выше, биение сердца, головокружение и безотчетная тоска. Однако, случалось иногда, что болезнь ограничивалась одними этими приступами: самого обморока не бывало; это означало, что люди, имевшие к Шамилю надобность, встретили в своем желании видеться с ним какие либо препятствия, от них независящие.

Выслушав внимательно Шамиля и дополнив сообщенные им о своей болезни сведения самыми мелкими подробностями, я пришел к тому заключению, что он одержим каталепсею и, вместе с тем, имеет расположение в водянке. То и другое при таких точно условиях мне случалось очень часто видеть в военных госпиталях. Однако замечая с какою настойчивостью, Шамиль хочет обратить это простое явление в нечто сверхъестественное, я удержался от разъяснения этих данных простым логическим способом. Тем более это было необходимо, что при нашем разговоре находилось несколько посторонних лиц. Вместо того, не называя болезни, я выразил убеждение в необходимости лечиться.

В ответ на это Шамиль объяснил: что и мнение мое и само название болезни ему давно известны, но что все это вздор потому, что хотя водянка и имеет в своих наружных признаках некоторое сходство с его болезнью, но в сущности между ними нет ничего общего. Затем он спросил меня: упоминается ли «в ваших книгах» об этой болезни, или неизвестна ли она нам из каких-либо других источников.

Я отвечал кратким объяснением ясновидения, прозорливости юродивых, и упомянул о некоторых новейших чудесах месмеризма. Заметно было, что слушая перевод моих слов, Шамиль казался как, будто недовольным тем, что сущность его болезни известна не ему одному. «Нет, сказал он под конец; это то, да не то, это совсем другое». Вслед за тем, он обратился ко всем присутствующим с вопросом, от чего, по их мнению, происходит его болезнь и при каких условиях человек может скорее ей подвергнуться?

Потом, заметив, что Грамов, лично занятый вопросом, не передал его мне, и потому я не участвую в общем стремлении добиться решения предложенной им темы, Шамиль потребовал, чтобы вопрос был передан и на мое воззрение.

Соображая, что противоречие в этом деле ни мало не изменит его взгляда на вещи, а скорее повредит нашим добрым отношениям, я убедился в этом окончательно, взглянув на физиономию Шамиля: необыкновенно оживленное лицо его и яркий блеск в глазах, отражавших лихорадочное ожидание, ясно указывали, какая именно сторона его самолюбия открыта в настоящую минуту для нападения желающим. На этом основании, ни мало не медля, я отвечал, что эта болезнь, а по-моему, дар Провидения, может быть уделом только такого человека, который, будучи выше других во многих отношениях, в тоже время передается часто молитве и чтению книг духовного содержания; во время этих занятий, он некотором образом сближался с Богом, беседует с Ним, созерцает Его; и Бог по всей всесправедливости отмечает таких людей каким-либо знамением, для известности и поучения всем другим людям. И потому, я ни одной минуты не сомневаюсь, что и болезнь Шамиля, как он ее называет, происходит именно от этих причин, так как, безошибочно можно сказать, ни одна братия в самом обширном монастыре в совокупности не молится столько Богу и не читает священных книг так много, как это делает один Шамиль.

Нетерпеливое ожидание, в котором находился Шамиль, слушая мой ответ, обратилось после того в совершенное удовольствие, которое однако он старался по возможности скрыть. Не менее того, посмотрев с некоторою сановитостью на присутствующих, Шамиль торжественно указал на меня пальцем и еще торжественнее произнес: «Он угадал».