Судя по словам Шамиля, что подарки эти были присланы «несколько лет назад», время получения их следует отнести к 1853—56 годам.

4-го января. Сегодня, перед обедом, мне сказали, что Шамиль заболел и что болезнь его началась обмороком. Я хотел уже идти к его постели, как сам он вышел в комнату, где я находился, и на вопрос мой о состоянии его здоровья, отвечал, что теперь он совершенно здоров и что болезнь его не должна меня тревожить потому, что она посещает его часто, и притом, без всяких последствий.

Садясь за стол, я спросил Шамиля: какая именно болезнь его посещает? Подумав немного, он отвечал: «не знаю» и вслед за тем занялся обедом с таким вниманием, которое отвергало всякую мысль о физическом расстройстве какой-либо из частей его тела. Между тем, нельзя было не заметить, что удовлетворяя свой аппетит, Шамиль в то же время обдумывает какую-то мысль. Это у него всегда обозначается особенным выражением лица, одинаковым каждый раз, в каких бы условиях он не находился. Окончив кушать, Шамиль сказал: «У меня действительно есть одна болезнь, но она совершенно особенная в сравнении с другими человеческими болезнями; поэтому мне кажется, что никто не поверит ее существованию, а напротив всякий будет думать, что это притворство. Потом, помолчав немного, он обратился, лично ко мне и прибавил: «я думаю и ты не поверишь».

Я отвечал возражением, имевшим тот смысл, что по воле Провидения, на свете есть много таких чудес, которых до сих пор не могут объяснить ни высокий ум человека, ни совершенство его земных знаний; что перст Божий отмечает этими чудесами только таких людей, которые вышли из общего круга и сделались почему либо известными всему миру, и что наконец, лично я буду верить болезни моего собеседника не потому только, что он принадлежит именно к числу таких людей, но еще и потому, что в продолжении почти двадцати лет я постоянно знал его как человека правдивого, который не захочет солгать даже для спасения души своей.

Все это я высказал с целью вызвать Шамиля на подробное объяснение того факта, который известен под именем его шарлатанства, производившего такое сильное впечатление на умы горцев. Внезапная болезнь, начавшаяся обмороком и неимевшая никаких последствий; особенные, несколько тревожные приготовления к излагаемому ниже рассказу и предисловие относительно неправдоподобия болезни в мнении людей, ясно говорили, что я действительно напал на след интересной тайны, которую Шамиль имел причины столь тщательно скрывать. Заметив, что речь моя ему понравилась, я сделал два вопроса: какие симптомы его болезни и почему он думает, что никто не поверит ее существованию.

Отвечая на это, Шамиль говорил очень долго, сопровождая слова свои выразительными и весьма натуральными жестами, окончательно склонявшими доверие слушателей на сторону оратора. Сущность его рассказа заключается в следующем.

Когда кто-нибудь из знакомых или незнакомых ему людей иметь до него важную или экстренную надобность, побуждающую их искать с ним свидания, и они отправляются уже для этого из домов своих, Шамиль это чувствует, сердце в нем начинает биться сильнее, его одолевает тоска и он подвергается головокружению. Все это усиливается в высшей степени в то время, когда посетители входят к нему в дом: когда он окончательно падает в обморок. В этом последнем состоянии он находится в полной бесчувственности, так что домашние его, шутя вынимали у него из карманов бывшие там вещи, поворачивали его самого, и укладывали в более покойное положение; он же ничего не чувствовал.

Болезнь эта, по словам Шамиля, началась 27 лет тому назад. В прежнее время она посещала его чаще, нежели в последнее. К лечению её не принималось никогда никаких мер, даже во время пароксизмов ему не подавали никаких экстренных пособий, а проходили они сами собою через четверть, а много через полчаса. Пароксизмы не сопровождались ни судорогами, ни пеною, как это бывает в эпилепсии. Теряя сознание во время обморока, по окончании его, Шамиль ничего не помнит; физических страданий при этом и после этого, кроме предшествующих обмороку, никаких не испытывает. О страданиях моральных во время обморока, он совсем умолчал. На то, что Шамиль называет в своей болезни главным и притом составляющем неизбежную ее принадлежность, это, как он выражается «размягчение» больших берцовых костей, которые, при всяком давлении, образуют впадины. Говоря об этом, Шамиль тут же обнажил одну из своих ног и, взяв мою руку, пальцами ее подавил в нескольких местах по протяжению кости: впадины действительно образовались тотчас же и почти настолько глубокие, сколько можно это сделать в черством хлебе.