После того, Магомет тотчас же отправился вместе со своим братом в деревню за 30 верс. От Калуги, где расположена рота, которою тот командует.

В разговорах Магомет коснулся последних волнений в Ичкерии и Чечне. Руководителями этих движений он назвал трех бывших Наибов Шамиля: Байсунгура, Атабая и Умму. По его словам, Атабай замирится в самом скором времени, а Умма уж окончательно прекратил неприязненные действия, склонившись к тому вследствие убеждений бывшего при Шамиле в Калуге мюрида Хаджио, ныне состоящего на службе при ген. Лазареве.

Затем дело остановилось за Байсунгуром, который в настоящее время имеет в своем распоряжении уже более 300 чел. И находится с ними в окрестностях Беноя, переходя, сообразно движений наших войск, из лесов в самый аул, или из аула опять в ближайшие леса.

Рассказ свой Магомет заключил словами, сказанными однажды Шамилем и приведенными в одном из предыдущих дневников. Шамиль говорил, что хотя наступающая зима и даст возможность окончательно справиться с Байсунгуром, – но что, во всяком случае, уничтожение его шайки обойдется нам недешево потому, что Байсунгур не только сам не отдастся в руки живой, – но и сумеет передать энтузиазм своим людям, которые решились разделить его участь.

Слушая Магомета, сын Шамиля Гази-Магомет неоднократно прерывал его речь восклицаниями и жестами, когда упоминалось имя его друга Хаджио. Подвиги и успехи его возбуждали в бывшем Мудире непритворную радость и он, под влиянием этих ощущений, сказал как бы в ответ на последние слова Магомета, относительно трудности справиться с Байсунгуром: если бы я там был, – я бы справился с ним также легко, как Хаджио справился с Уммою.

Слова эти были сказаны полушутливым, полусерьезным тоном. Желая его поддержать, я спросил Шамиля, как он думает – справился ли бы его сын с Байсунгуром, или нет?

Подумав немного, Шамиль отвечал:

– Таш-адам Байсунгур! (камень человек Байсунгур!) что заберет себе в голову – ничем не выбьешь оттуда. Он правду говорил посланным полк. Черткова, что мертвые скорее услышат их, нежели он… А впрочем, Гази-Магомет его знает: он дело с ним имел.

В этом месте речь Шамиля была прервана каким-то посторонним вопросом и уже больше в этом вечере не возобновлялась. Сегодня, разговаривая с Гази-Магометом о Кавказе, я воспользовался первым удобным случаем, чтобы спросить его, какое дело имел он с Байсунгуром.

Гази-Магомет отвечал, что незадолго до взятия нашими войсками Веденя, Шамиль получил известия, возбудившие в нем сомнение насчет верности Беноевцев; вследствие чего послал его с сильною партиею к Беною удостовериться в справедливости этих слухов, и, во всяком случае, взять аманатом самого важного, самого нужного для Беноевцев человека. Этим важным человеком оказался Байсунгур, отличавшийся знатностью рода и вместе с тем необыкновенным безобразием: рябой, одноглазый, с одной ногой, с одной рукой, искривленной в дугу – Байсунгур, по словам Гази-Магомета и самого Шамиля чрезвычайно похож на шайтана. Указывая на свои глаза, на руки и ноги, Байсунгур говорил Гази-Магомету:

– Все эти раны и увечья я получил, сражаясь против Русских, и теперь я уже больше никуда не гожусь. Подумай: не будет ли тебе стыдно, что ты возьмешь в аманаты этакую дрянь? Возьми-ка лучше кого-нибудь другого, от кого можно ожидать проку больше, чем от меня.

Ответ Гази-Магомета заключал в себе и уважение к заслугам Байсунгура и тонкую лесть, весьма искусно связавшую наружное его безобразие с внутренними достоинствами и с причинами, от которых безобразие произошло. Вообще же, из слов Гази-Магомета, Байсунгур должен был заключить, что его следует считать самым красивым молодцом во всем Дагестане.