К нему шагнул невысокий коренастый человек с широким лицом и пристальным взглядом: командир летучего отряда чиновник для поручений Петровский – тот самый, который был его начальником во время стажировки. Он один из немногих был посвящён в эксперимент с группой по убийствам. В случае оперативной необходимости Филиппов дозволял сыщикам группы напрямую обращаться к нему за помощью: немедленно выслать надзирателей летучего отряда к себе для подкрепления. Соответственно, Петровский лучше других понимал новый статус Петра и расположение к нему Филиппова.

– Молодец, – произнёс тот, пожимая руку Петра. – Владимир Гаврилович тебя нахваливает. Видит в тебе большую перспективу. Не подведи его.

Пётр залился багровой краской раздражения. Услышать такие слова при всех показалось ему неуместным. Всё-таки он служил в первую очередь своим идеалам и устремлениям, а не Филиппову, при всём к нему уважении. А выставиться в очередной раз в глазах сыскной публики приспособленцем оказалось неприятно. Это звонко затронуло расположенные в его душе тонкие струнки чести. В приватном разговоре он услышал бы такие слова с удовольствием, но в присутствии людей, которые относились к нему как к выскочке, они прозвучали нехорошо.

Пётр, рассерженный, в ответ промолчал.

Дверь кабинета в этот момент приоткрылась, и на площадку протиснулся взволнованный Кунцевич.

– Всё, господа, приёма не будет! – громко сказал он, осматривая публику приподняв голову. – Его высокоблагородие требует разойтись и до двенадцати ничем не беспокоить! Освободите коридор!

Увидев наконец Петра, ожидающего справа, помощник начальника сыска быстро осмотрел его мундир и жестом руки указал на приоткрытую дверь:

– Пётр Васильевич, проходите, Его высокоблагородие вас ожидает.

Петровский слегка, по-отечески подтолкнул Петра, выводя его из секундного замешательства: на «вы» с ним Кунцевич ещё никогда не разговаривал.

Взволнованный, предчувствуя неладное, Пётр расстегнул пальто, смахнул его с себя и бросил на левую руку. Поправив на голове фуражку, он прошагал к двери, приоткрыл её шире и шагнул внутрь кабинета.

Дверь за его спиной тотчас закрылась рукой Кунцевича.

Кабинет начальника уголовного сыска был большим, просторным, с двумя высокими окнами напротив входа. Слева располагался огромный массивный богато украшенный стол длиной в полторы сажени. Он не пустовал: был заставлен рамками с фотографиями, дорогим писчим набором, всякими разложенными на нём бумагами. По его краям стояли две высокие дорогие вазы – для украшения, не совсем здесь уместные. На стене за ним был закреплён телефон и висел большой календарь.

За столом в своём кресле восседал Филиппов, встречающий Петра грозным взглядом. Он терпеливо ждал, пока Пётр осмотрится и с ним поздоровается.

Справа в кресле у окна скромно сидел Кошко – его бывший помощник, ныне назначенный в Москву. Тот медленно крутил в руках свой котелок и, разглядывая Петра, из-под своих усов улыбался.

Оба начальника петербуржского и московского сысков были одеты в чёрные двубортные гражданские сюртуки26.

Филиппов грозно откашлялся, напоминая об этикете.

Пётр опомнился и громко поздоровался:

– Здравия желаю, Ваше высокоблагородие!

Повернувшись к Кошко, приветственно кивнул ему головой.

Кошко Пётр, естественно, хорошо знал. При нём он прослужил в сыске полтора года. Несмотря на то, что с Филипповым его нельзя было сравнивать (тот был фигурой слишком большой), он остался в памяти Петра при очень ярких воспоминаниях. После раскрытия в октябре 1906-го убийства купца на Выборгской набережной, «Дела Серебряного кольца», он относился к Петру очень хорошо, что бросалось в глаза примечательно, потому как в целом он был человеком тяжёлого нрава: через край строгим, беспощадным к проступкам, ошибкам, рассеянности. Сорокаоднолетний Кошко был импульсивный, неуравновешенный, часто срывался на крик и мог даже приложить кулаком. Когда он был в гневе, всё отделение замолкало в трепете, причём не только сотрудники сыска, но и все многочисленные посетители. Но у него была одна очень примечательная черта: если уж кто-то ему понравился, то он был готов за такого горы свернуть, пойдёт вплоть до царя ходатайствовать. В сыске был известен годовалый случай, когда за пьяное хулиганство с дракой надзиратель сперва получил от Кошко крепкий удар промеж глаз, лишивший его сознания, а потом тот лично ходил к градоначальнику просить этого надзирателя не увольнять с позором, а оставить в сыске на исправление. Этот надзиратель до сих пор в сыске служит, имеет раскрываемость и пить при этом больше не пробует.