– Познакомь, но не надо говорить, что это долг.

Глеб лаконичным жестом указал ей садиться в машину. Вера заняла место рядом с водителем, огляделась – идеально чистая машина с полным набором удобств.

– Твоя?

– Одна из двух.

– А зачем – две-то?

– Эта – меньше и мобильнее, Nissan Patrol – вместительный внедорожник для более конкретных целей.

– Ох, Глеб, и давно ты так живёшь? – улыбка погасла, охристые брови взметнулись вверх и совсем некстати вспомнились папины старые кроссовки фирмы «Скороход».

– После армии стал раскручиваться, отец помог, команда ответственная подобралась… Завтра посмотришь компанию на практических занятиях. Она одна из первых в стране, официально нам уже пять лет.

– Подожди… Скажи честно, ты имеешь отношение к организации нашей стажировки в Москве? – предполагаемая стратегия поступков Генжирдана озадачила девушку.

Он загадочно помалкивал.

– Глеб, я жду…

– Имею…

– То есть… это ты организовал? – брови нарисовали стрельчатую арку над двумя округлившимися в недоумении глазами.

– Очень хотел видеть тебя, – ответил непринуждённо.

Вера замолчала, потрясённая, а Глеб, как ни в чём не бывало, повёз её по загруженной транспортом и оттого неприветливой Рубцовской набережной, по раздолбанной Бакунинской к загородному дворцу Елизаветы, в архитектуре которого знакомого по Питеру Растрелли почти ничего не читалось, но всё равно красивому. Они прогулялись по парку, потом к Никольской белой церкви, дальше к Покровскому старообрядческому собору и обратно. Глеб не спеша объяснял, показывал – и она увлеклась. Поздний октябрь в Москве в этом году отличился лёгким морозцем, позёмкой и ледяной прозрачной коркой под ногами. Потом им захотелось в тепло; припарковавшись во внутреннем дворе, пошли в ресторан. Вера не возражала: уж так привык этот мужчина, что поделаешь, да и проголодалась она.

Москва удивила её расторопностью, толкотнёй и бабушками – их было невероятно много на улицах, гораздо больше, нежели в родном городе. Бабушки стояли везде, шустро продавая необходимые по их мнению людям вещицы: соленья, варенья, семечки в газетных кулёчках, подозрительные жидкости в молочных бутылках, совсем непонятно почему лампочки (неужели пенсию лампочками выдают?), и носили платочки, а не шляпки, как петербурженки.

Третий ресторан, который она посетила за последние два месяца (опять с Глебом!), понравился Вере больше всего: совсем маленький, с облупленной стеной, массивными балками на потолке, оставшимися от разорившегося швейного кооператива, советскими цветными светильниками с пластмассовыми абажурами как у Веры в комнате, круглыми столами с изогнутыми ножками, чехословацкими мягкими стульями с деревянной спинкой – да, Генжирдан сумел удивить.

– Тут здорово! – не стала ломаться Вера.

– Согласен, но как кормят, не знаю.

Кормили котлетами по-московски и осетриной. Вере понравилось, хотя мама заметила бы, что корюшка надёжнее.

– Хочешь, потанцуем? – Глеб, кажется, ей улыбнулся?

– Помню, ты неплохо танцуешь, но я так не умею, – Вера вздохнула, её на самом деле гложил стыд за свою не музыкальность и косолапость.

– Ерунда, научу.

– Когда и где, Глеб? Я уезжаю через три дня.

– А я приеду в Питер, есть дела, – упрямо талдычил мужчина, в шутку или нет, непонятно.

– Тоже на три дня?

– Думаю, дней на десять.

– И будем учиться танцевать? – Ну, никак ею не считывался мотив его поведения.

– Это тоже. Явлюсь к твоим родителям просить твоей руки.

Вера побледнела:

– Глеб, не шути! Я не пойду за тебя замуж!

– Почему?

– Я тебя совсем не знаю!

– Знаешь, но тормозишь пока… Я подожду, сколько нужно, только не ври мне и не играй ни с кем в любовь, не потерплю, – он вновь стал серьёзным.