– Ассалому аляйкум, добро пожаловать, – не глядя ни на кого, ставя поднос на хантахту, красивым голосом сказала Карина, как учила её Зухра и не поднимая головы, тут же ушла под навес, где кипел самовар. Ополоснув чайник водой из ведра, Карина заварила чай и взяв пиалки, вернулась назад. Чай она налила в пиалку и вылила обратно в чайник. Проделав так три раза и немного подождав, Карина опять налила в пиалку чай и протянула Шакир акя, следом Батыру. Тут подошла Зухра и положила на скатерть две лепёшки, в тарелке яблоки и персики со своего огорода.

– Мехри опа, поломайте лепёшки, ешьте, уважаемые. Как же хорошо, что ты наконец вернулся, сынок, радость-то какая! А Гули где? Что же и она не зашла? – спросила Зухра, проводив взглядом Карину, которая опять ушла в дом.

– Наши сыновья нас не осрамили! Грудь у них полна знаками заслуг перед Родиной! Спасибо вам, нашу седину не опозорили. Что же вы, ни разу не встретились на полях битвы? – спросил Батыр, глядя на Эркина.

– У нас с Мумином войска были разные, не довелось, Батыр акя, – ответил Эркин, с аппетитом смакуя давно забытый вкус лепёшки.

– С нашей улицы многие ребята не вернулись с этой проклятой войны… многие пришли без ноги или без руки, Достон, без обеих ног пришёл, но главное, живой! А каким красавцем был! – сказал Шакир акя.

– Проклятая война! Проклятые фашисты! Столько людей погубили! – воскликнула с отчаянием Мехри опа.

– Хорошо, что они не видели разрушенные города, не видели, что творили немцы, надеюсь и про концентрационные лагеря не знают… – подумал Эркин, вспоминая разрушенные города в руинах, через которые он проходил с войсками.

– А кто эта девушка, Мумин? Неужели ты женился? – наклонившись к самому лицу друга, спросил он, боясь услышать, что это именно так.

– Если бы! Это Карина, из Ленинграда, её, со всеми остальными эвакуированными, привезли в Ташкент. Мама рассказывала, девушка ехала с мамой и братом, поезд ночью разбомбили и сверху обстреляли немцы. Мать и брат, которому было лет десять, погибли, а она чудом выжила. В Ташкент многих эвакуировали, ты ведь знаешь, блокада Ленинграда была. Так вот, многие у нас живут до сих пор. Правда, многие уехали, иные до сих пор ищут своих родных, в пунктах райисполкома и даже военкомата открыты места, где записывают данные тех, кого разыскивают родные и близкие. У Карины нет никого, отец погиб в сорок втором, так она рассказала матери. Но… если бы она согласилась, я бы женился на ней. Она в ТашМИ учится, представляешь? Поступила в этом году, мама говорит, она хирургом будет. А ты держись от неё подальше, понял? Я первый, она мне очень нравится. Пусть не узбечка, ну и что, верно? Скромная девушка, у нас уже два года живёт, красивая очень… – задумавшись, сказал Мумин.

– Ну что ты, брат! Если и она тебя любит, конечно, я не стану камнем преткновения между вами, – загадочно улыбаясь, ответил Эркин.

Но Мумин то знал, что и в школе многим девушкам нравился не он, а Эркин. Ну да, Эркин был выше его ростом, крепче и сильнее. Он был дерзким и его боялись ребята, даже из старших классов. Но началась война, перед которой стали все равны, встали на защиту Родины и добровольно ушли на фронт. Эркин и Мумин были одними из первых, кто подал заявление в военкомат и первыми ушли на фронт. Эркин был дважды ранен, второй раз довольно тяжело, думали, что не выкарабкается. Но в бреду, парень повторял, что он не может умереть, пока фашисты по земле нашей ходят, он не может умереть, ведь он единственный сын у родителей.

– Мама не должна знать о ранении, я должен выжить, она не вынесет, доктор… я должен выжить… – повторял Эркин, когда его оперировали без наркоза, дав выпить стопку водки.