Отчаяние каждый раз накатывало на Рэн с новой силой, стоило ей всмотреться в узкие, захламленные и пропахшие нечистотами улочки Плерфаста, которые в безветренные дни накрывало еще и удушливым смрадом гниющей плоти. Милях в десяти от города в глубоком ущелье разлагались заживо сотни одержимых, которых Рэн и Логан собственноручно лишили конечностей и бросили туда. Убить их было нельзя, иначе вселившиеся в эти тела души вновь их покинут и найдут себе новое пристанище, а иного способа обезвредить монстров не нашлось. Искалеченные одержимые стенали и копошились на дне ущелья мерзкой окровавленной массой. Пытаясь унять неутихающую потребность убивать, они грызли друг друга, до неузнаваемости уродуя из без того изувеченные тела. Подойдя к краю обрыва и прислушавшись, можно было уловить мерзкое чавканье, с которым монстры пережевывали отгрызенные от своих же сородичей куски плоти.

Таких вот оврагов с одержимыми в Скрытом мире теперь было множество, и постепенно они превратились в большую проблему, став настоящим рассадником инфекций и причиной загрязнения близлежащих водоемов. Одержимых пробовали жечь, топить, закапывать – все без толку. Духи просто вновь становились неупокоенными и отправлялись на поиски очередного тела, и чем чаще они переселялись, тем злее и сильнее делались. Уже встречались такие, с которыми Падальщики едва справлялись.

Рэн искренне не понимала, почему Пустота не признает поражение и не отпустит Саларея? Почему не желает просить о помощи Смерть? Почему продолжает удерживать в плену души Земли, Ветра, Воды и Огня? Что привлекательного в правлении миром, обреченном на гибель, где подданные тебя ненавидят и презирают, и лишь страх держит их в узде? На что она в итоге рассчитывает?

– Гордыня, – сказала Рэн, оглянувшись на мать. – И ничему-то бессмертные не учатся. Гордыня погубила Отражений и привела к падению Время. Отчего же Пустота повторяет их ошибки?

Арлетта ожидаемо промолчала. Тогда Рэнла вновь устремила взор вдаль. Голубая радужка ее глаз сменила цвет на ярко-желтую, зрачок вытянулся. Из-за туч как раз выглянула полная луна.

– Хорошая ночь для молитвы, не правда ли? – обратилась Смерть к небесному светилу, но и оно не удостоило ее ответом.

Зато откликнулся ветер. Легким порывом скользнул на балкон, тронул букет, разнося вокруг цветочный аромат, поиграл локонами Рэн. Следом прислушалось к Смерти пламя на стенах. Костры вспыхнули ярче, выплюнув в ночное небо снопы искр. Едва ощутимой дрожью отозвалась земля, напугав нескольких припозднившихся горожан, не успевших добраться до дома до захода солнца. С моря к Плерфасту пополз густой туман, когда поприветствовать Смерть поспешила вода.

С губ Рэн слетели первые слова. Едва слышный, неразборчивый шепот для живых, но громкая песнь для мертвых, чарующий зов повелительницы загробного мира, сулящий вечный покой.

Смерть пела, а перед внутренним взором ее мелькали воспоминания, переданные Таной. Ненавязчивые, нежные образы, рассказывающие о былых временах. Не четкие видения, но наполненные безграничным восторгом обрывки прошлого, когда Жизнь и Смерть были едины. Рэн черной драконицей парила над Скрытым миром, ощущая присутствие белого дракона на расстоянии вытянутого крыла, окутанная пьянящим чувством счастья от того, что он рядом. Ее пара, ее продолжение, ее судьба. Он укрывал ее своей тенью от палящих солнечных лучей, а она защищала его от холода ночи. Ныряя в воспоминания Таны и ее предшественниц, Рэн тонула во всепоглощающей любви к белому дракону, и от нахлынувших эмоций раз за разом перехватывало дыхание.