– Это шутка? – тихо спросила Луиза. Голос её был ровным, но напряжённым, как натянутая струна.

– Нет, – ответил Аркадий, не отводя глаз от экрана.

– Ты знал?

– Слышал, что обсуждают. Но не думал, что зайдут так далеко.

– А ты… – она замолчала.

На экране депутат замер, подняв глаза. В этот момент звук исчез, наступила полная тишина. Осталось только лицо Кручинина, напряжённое и выжидающее.

– Мы больше не можем позволить себе слабость, – продолжал он. – Нас становится меньше. И причина не в бедности, а в том, что мы разучились размножаться. Мы исправим это. Мы обязаны.

Аплодисменты на экране прозвучали резко и сухо. В спальне воцарилась тяжёлая тишина, в которой даже дыхание казалось неуместным. Луиза медленно убрала руку с его груди, словно разрывая нить, которая их соединяла. Она больше не лежала рядом, а просто находилась в одной постели, будто между ними пролегла граница.

Аркадий смотрел в экран, словно ища оправдание или признание, но видел только свет и пустоту.

– Это станет законом? – спросила Луиза.

– Возможно, – сказал он после паузы. – Но не сразу.

– А потом?

– Потом, Луиза… всё начнётся по—настоящему.

Тишина между ними стала другой – напряжённой и осмысленной. Девушка больше не касалась его, даже не смотрела в его сторону.

– Теперь и нас будут распределять? – её голос звучал тихо, почти ласково, но он ощутил в нём скрытую угрозу, как лезвие под простынёй.

Он молчал не от отсутствия мнения – просто любое слово сейчас казалось бы неуместным. На экране начался прогноз погоды. Ведущая говорила о прохладном фронте, будто это имело значение.

В комнате воцарилась другая погода – плотная тишина, как перед грозой. Холод между ними ощущался острее, чем на улице.

Луиза молча повернулась на спину и уставилась в потолок. Её пальцы были напряжены, словно удерживали что—то, чего уже не было. Она не моргала, и её взгляд уходил в глубину, где только начинал формироваться страх.

Аркадий выключил звук. На экране продолжал говорить ведущий, но в комнате слышалось лишь дыхание и тихий скрип матраса под их отдалёнными движениями.

– Тебе девятнадцать, – спокойно сказал он, не поворачиваясь. – У тебя ещё шесть лет. Это много. Особенно сейчас.

– Много для чего? – её голос был приглушённым. – Чтобы придумать, как мне выйти замуж?

– Чтобы всё могло измениться. Законопроекты не становятся реальностью сразу. А если и становятся, то действуют не мгновенно. Ты не в списке, ты не под прицелом. Сейчас ты просто наблюдаешь, как это приближается.

Она приподнялась, опираясь на локоть. Простыня соскользнула с плеч, но Луиза этого не заметила. Лицо её побледнело, в глазах застыл блеск человека, осознавшего, что детство закончилось – окончательно и без возврата.

– Они же сказали вслух: «принудительно», «любым мужчиной». Ты это слышал?

Аркадий медленно и уверенно кивнул:

– Слышал. Именно поэтому я выключил звук. Чтобы ты могла подумать, а не просто слушать.

– А ты? Считаешь это нормой?

– Нет, – ответил он. – Я считаю это симптомом. Когда система не справляется мягко, она действует жёстко. Это не новый путь, это попытка спастись. Значит, они ещё не победили.

Голова государства выступал с обращением к нации в прямом эфире, который транслировался на всех телеканалах, площадях и главных страницах интернет—ресурсов. Страна внимала словам своего руководителя, стоявшего неподвижно и величественно, словно недавно открытый памятник, слегка смущённый торжественностью момента.

За его спиной переливалось полотнище государственного знамени с изображением золотого лосося, выпрыгивающего из речных волн и символизирующего богатство и процветание. Однако взгляд рыбы казался почему—то озадаченным, будто государственный символ сомневался в происходящем.