– Айда ж закроем этот счёт, – голос Артемиса подобен ветру, с которого начинается буря. – Потешил ручной волчонок твоё самолюбие, и довольно. Ты мне ничего выше не должен. Ни знаний, ни защиты… ни милости, ни…
Артемис сбивается на родную речь в минуты любви или гнева – сейчас, разумеется, верно второе. Эрик почти трезв для поединка, но при взгляде в тёмные Артемисовы глаза у него кружится голова. Всё потому, что охотник смотрит на Князя, но видит на его месте призрак собственного отца. Того, кто гордо нёс бремя родителя-одиночки, заботясь о сыне потому, что положено. Того, кто впихивал в маленького Анте всё, сочтённое ценным в себе самом, ожидая от него, словно от вклада в банке, быстрой отдачи с высоким процентом – и неизбежно разочаровываясь в своих ожиданиях…
Доля секунды нужна владыке Самайна, чтобы прочесть эмоцию воспоминания своего возлюбленного ученика. Доля секунды, чтобы сложить обидные слова в незримый кинжал и метнуть в цель, слегка промахнувшись – палинка тому виной! – мимо сердца:
– Быть может, теперь ты должен мне.
Доля секунды, чтобы дождаться ответного удара, задохнуться от вожделенной боли и вновь сорваться в атаку – отчаянно желая проиграть, но не имея права поддаться…
Эрик ещё немного помолчал, прислонившись к готической ограде и закрыв глаза.
– Славно мы с Артемисом подрались в ту ночь, – изрёк он, наконец.
Время Бельтайна. День первый: огонь
В канун Бельтайна Персефону настигло письмо от международной ассоциации независимого волшебства. Независимые волшебники с почтением просили Осеннюю княгиню посильно поучаствовать в грядущем ритуале, подобного которому не проводилось очень и очень давно.
«Благой волей судьбы Вы, госпожа, воплощаете сейчас и высшую точку зрелости природы, и новую надежду, что сокрыта внутри неё».
Персефона икнула: кто-то из будущих двойняшек решил, что именно сейчас пришло время попинать её под дых.
«Безмерно благодарны за Вашу отзывчивую помощь в разрешении зимних сложностей».
Персефона снова икнула. «Зимними сложностями» её просители обозвали случайное открытие разлома, которым обернулось стремление юного мага-недоучки переделать прошедший год. Отменить бессмысленные смерти, дать конфликту второй шанс на мирное разрешение. Но всё, что могло пойти не так – пошло, и в мир явленный не то из Приграничья, не то из самого Загранья хлынули разнокалиберные сущности.
Персефоне стало неловко. С одной стороны, в минувший Йоль ей выпала особая роль, ибо мало кому по силам призвать вселенскую Пряху, способную заштопать пространственно-временной континуум. Но средства, необходимые для его починки, были добыты общими усилиями и смекалкой, а уж труд по отлову и развоплощению хтони, что лёг на плечи боевых магов и гончих Дикой охоты, казался Княгине достойным не меньшего восторга, чем её эффектный, но краткий выход.
Впрочем, сейчас от неё также не требовалось большего. Персефона перевернула лист и погрузилась в изучение программы грядущего фестиваля.
***
За несколько дней своего изгнания Мирьям подъела запасы лепёх и сыра. Честно говоря, аппетит у женщины почти пропал – не то от обречённой усталости, не то от мятежной злости, что разгоралась в ней назло смирению, заставляя просыпаться среди ночи в холодном поту. После таких пробуждений Мирьям хотелось пить, но с водой в её логове проблем не было: по дальней стене пещеры, свободной от рисунков, днём и ночью струился чистый поток.
Местные рисунки Мирьям уже изучила во всех деталях, но общий смысл «древних комиксов» пока не спешил открыться её разуму. «Что, если вернуться, сообщить о находке, а потом проводить сюда научную экспедицию?» – воображение Мирьям не скупилось на светлые картинки её триумфального возвращения в родной аул. «Нет уж, обойдутся!» – проклятая злость вновь налетала на женщину, запрещая унижаться перед гонителями и вручать сельским тупицам тайну, которой они не достойны.