– Ну, я же говорила – у меня способность, даже, наверное, талант лицедействовать. Быть именно такой, какой нужно в конкретный момент. И поэтому возраст здесь ни при чем: я ведь даже старше тебя!

– Не может быть! – удивился я.

– Будешь хорошо себя вести, расскажу, где молодильные яблочки достать, а, может быть, и воды живой отолью! – хихикнула Лиля. – Надевай куртку, пойдем на звезды смотреть!

Я слегка замешкался:

– Если честно, у меня не слишком сложились отношения с этой крышей…

– Случай не самый тяжелый. Секундочку!

Хозяйка нырнула вглубь комнаты, чем-то гремела, плевалась, стучала, но уже совсем скоро появилась с двумя пледами и огромной косматой белой шкурой в руках.

– Мы прямо у порога посидим, там отличный вид!

Я обреченно согласился. Но, едва открыв дверь, замер от восторга. Небо, усыпанное далекими мелкими звездами, было расцвечено разноцветными всполохами северного сияния. Лили бросила подстилку, и мы втроем расположились на ней в полной тишине. Крот, конечно же, не видел переливающееся чудо природы, но уловил торжественность момента и замер, вытянув мордочку в сторону расцвеченного неба. Полное молчание: каждый боялся спугнуть хрупкое очарование.

– Чудеса! – наконец проговорила моя новая знакомая.

Подул ветер, и небо медленно затягивало тучами.

– Тебе, наверное, пора?

– Действительно, прости, загостился! – я совсем потерял счет времени, а ведь было уже за полночь. – Только не уверен, что в темноте смогу преодолеть весь путь без проблем.

– Не полезешь же ты снова через чердак? Пойдем, я провожу до нормальной лестницы. Правда, придется перейти в свой подъезд через двор.

Лили взяла на плечо Крота, я последовал за ними. Мы обогнули мансарду и оказались около двери, ведущей прямо в парадную.

– Ты завтра не приходи, и послезавтра, наверное, тоже. Много дел. Тебе Крот передаст сигнал. Жди.

Она посмотрела на небо, поводила по звездной карте пальцем. Пробормотала что-то про день весеннего равноденствия, отметила, что до него осталось совсем мало времени. Потом, опомнившись, передала мне в руки кота, улыбнулась, помахала ручкой и, развернувшись на пятках, ушла.

Я быстро спустился по гулкой лестнице, хрустя снегом, пересек двор, осторожно поднялся до квартиры. Открыл дверь. Пакеты сиротливо валялись на полу, бесхитростно обнажив нутро, набитое кошачьим кормом, сухариками, хлопьями и банками с консервами.

Я разделся, нацепил тапочки, прошел в кухню, чтобы наконец-то покормить кота. На крыше одиноко стояла маленькая фигурка, она помахала еще раз, после чего скрылась за дверью. На секунду мелькнула узкая полоска света, после чего все погрузилось в темноту.

Я еще долго стоял и улыбался.

Кармелия Борисовна без малейшего проблеска эмоций на породистом лице сидит рядом с антикварным фортепиано. Оболтус-ученик виртуозно мучает благородный инструмент. Клавиши стучат, скрипят, дают петуха, рыдание звуков молит о пощаде.

Преподаватель музыки – тертый калач, и даже если мелькает в умной голове шальная мысль о том, что неплохо бы выхватить из-за спины тонкую указку и настучать по жирным, непослушным ученическим пальцам, она ее старается не замечать. Привычно прямая спина, мраморная маска аристократичной вежливости, ровный голос без нотки раздражения – воспитание и многолетняя самодрессировка проявляются в каждый момент существования этой женщины. Плавные движения, грациозные манеры, элегантные глухие наряды в пол – она настоящая леди, несмотря на кипящую цыганскую кровь. Ох, дернула бы Кармелия Борисовна в поля, нарядившись в цветастую юбку, да отец-профессор перевернется в гробу. Стыдно.