Встал, принес визитку, подвинул к креслу тумбочку с телефоном. И задумался. Щелкнул замок, хлопнула дверь и по прихожей застучали каблучки Наташиных сапог. Её шаги он не узнавал, он их чувствовал. Она вошла в комнату в расстегнутом пальто и в сапогах. Постояли обнявшись. Она прижала ухо к его груди.

– Витя, родненький, что там у тебя случилось? Ты же у меня такой здоровый, такой сильный. Господи! Или я сглазила?

Виктор поцеловал её в макушку. Она подняла на него глаза полные, как осенние лужи слез.

– Я уже договорилась. Тебя послезавтра примет кардиолог, муж моей сотрудницы. Он очень авторитетный в своих кругах. А если сочтет нужным, он направит тебя в Пироговку с рекомендациями. Витька, я думаю, что все будет хорошо. Ты мне только расскажи, откуда все это взялось, когда это случилось? Что ты почувствовал?

– Подруга, без паники. Ничего, от чего бы можно было паниковать, не произошло. Я все тебе постепенно расскажу. Утаивать ничего не собираюсь. Меня в этой истории не устраивает только то, что я в море не смог выйти.

Наталья ушла на кухню и загремела посудой, Виктор вернулся в кресло. Через несколько минут он подозвал заглянувшую в дверь Наталью.

– Присядь.

Наталья присела на спинку кресла, взъерошила Виктору волосы.

– Говори. Вижу, что-то сказать хочешь.

– Я час назад разговаривал с сыном.

– С чьим сыном? – у Натальи опустились руки и она замерла взглядом на Викторе.

– С моим сыном. И с его матерью.

Смотрели друг на друга и молчали. Наталья вся будто закаменела. Потом, молча поднялась, прошла и села на стул напротив мужа. Сняла кухонный фартук, аккуратно сложила его на коленях, прищурившись, отвернулась к окну и заговорила о неожиданном.

– Я вот живу с тобой уже почти пятнадцать лет и с первых лет думаю об одном и том же. И удивляюсь. Как ты можешь в море работать? В тяжелых условиях, в постоянной, мне так кажется, стрессовой ситуации. Тем более на командных должностях. Это же ответственность какая, а? Пароход государственный тебе доверен, экипаж – сто человек, план, сроки, да мало ли чего я еще не понимаю, да? А ты же человек совсем другого склада, не подходящего для таких ответственных дел. Ты настолько эмоциональный человек, что я просто диву даюсь. Как ты с этим справляешься? Откуда у тебя хладнокровие берется? Как ты с людьми общаешься? Как твои нервы выдерживают? Ты же рожден был творческим человеком. Ну, я не знаю – музыкантом, поэтом…, художником, может быть. Ты случайно не рисуешь? Может я просмотрела? Ты вот, – она кивнула на проигрыватель, – без музыки дня не проживешь. Небось и на мостике у тебя музыка? Под произведения какого композитора лучше рыбка ловится, не скажешь?

– Наталь, что с тобой? Ты о чем?

– Я? Я о твоей тонкой натуре. Вот я о чем.

– Причем здесь моя тонкая натура?

– Притом. Ты думаешь, что я забыла, что ты мне в стоге сена, когда женихался, сказал? Напомнить? Ты сказал, что у женщины твоей, что в Мурманске у тебя была, ребенок будет. Ты, возможно, забыл. Возможно. А вот я не забыла. Я об этом все эти годы помнила. Можно сказать, каждый день ждала, что объявится сын твой или дочка и скажет «папа, а вот и я». Ты знаешь, я не женщины той боюсь. Я сильнее любой твоей женщины. И тебя я знаю. Мне так кажется. Нам с тобой обоим никто другой не нужен, – помолчала несколько секунд, – я об этом твоем ребенке беспокоилась. Ты не представляешь, сколько разных вариантов встречи с ним я продумала. Ты не представляешь. И хороших и плохих. Ты женщину не поймешь. Сын, говоришь?

– Сын.

– Я тебе сколько раз говорила, что еще одного ребенка хочу – сына? Было? Вот. И в какой-то момент, когда поняла, что уже не стоит о втором ребенке думать, пришла в голову мысль – а ведь у Вити есть второй ребенок. Он же где-то есть? Вот пусть забирает и будет у нас двое. Представляешь? Смешно?