Надо двигаться, дроны не уйдут, их гул становится громче, как барабан, который отсчитывает время до моей смерти, а сидеть в тайнике – прямой путь в каналы, где вода, чёрная, как код, растворит всё, даже кости. Я думаю о Техе, его слова о голосах всплывают в памяти, как обрывки кода, он знает слухи, может, слышал что-то про "духов", про старика, про Лин. Если старик – один из них, Тех даст зацепку, или хотя бы намёк, куда копать дальше. Я проверяю переулок через щель в стене, её края острые, как лезвия, мусор воняет гнилью, но снаружи пусто, только тени шевелятся, как призраки, лучи дронов дальше, их свет скользит по стенам, но не достаёт меня. Я пробираюсь к рынку, держась теней, шаги тихие, ботинки скользят по грязи, её поверхность покрыта масляными пятнами, которые блестят, как ядовитые звёзды.

Неон вывесок режет глаза, их свет синий и пурпурный, буквы мигают, как код, который не остановить: "Импланты – стань лучше!" Лучше, как же, в трущобах "лучше" – это дожить до завтра, не попав под луч дрона, не став пустышкой, которую "Север" стирает, как ошибку. Переулки пусты, только шорох крыс, их лапы царапают асфальт, да граффити на стенах, их буквы вырезаны ножом, кривые, но острые, как правда: "Север лжёт", "Код нас убьёт". Я хмыкаю, мой смех звучит глухо, я согласен, но что, если правда хуже? Что, если "Север" не просто лжёт, а переписывает нас, как код, который он может стереть?

Рынок гудит, несмотря на ночь, его шум – как рой дронов, голоса торговцев режут воздух, их крики хриплые, как у ворон: "Нейрошунты! Чистые, без отката!" – орёт один, его лицо покрыто татуировками, линии мигают, как неон, его глаза пустые, как у пустышек. Толпа давит, локти людей впиваются в рёбра, запах жареной синт-еды бьёт в нос, её химический привкус смешивается с вонью пота и сточных вод, которые текут в канаве вдоль рынка, их пена белёсая, как больная кожа. Женщина с татуировкой "Духи" на шее стоит на ящике, её татуировка светится синим, линии пульсируют, как код, она орёт, её голос пронзительный, как сирена: "Конец света близко! Духи видят нас! Они знают правду!" Её глаза дикие, полные безумия, её пальцы дрожат, покрытые грязью, как будто она копалась в каналах.

Нищий сидит у палатки, его тело сгорблено, как старое дерево, имплант вместо правого глаза мигает красным, его линза треснула, из-под неё сочится масло, чёрное, как смола, он бормочет, его голос дрожит, как сигнал с помехами: "Духи… они в коде… мой брат видел старика, а наутро его нашли мёртвым… в канале… с выжженным имплантом…" Я замираю, холод пробирает до костей, как будто кто-то вылил на меня воду из каналов. Старик? Мой старик? Я делаю шаг к нищему, его запах – смесь грязи и синт-еды – бьёт в нос, я наклоняюсь, мой голос хрипит от пыли: "Какой старик? Где твой брат его видел?"

Он отползает, его руки дрожат, он прячет лицо, его голос становится тише, как шёпот: "В сетях… он говорил… старик с молнией… он знал его имя… он знал всё…" Нищий замолкает, его глаза, один пустой, другой мутный, смотрят в пустоту, как будто он видит каналы, где его брат растворился. Я отступаю, сердце колотит, как молот, толпа шумит, кто-то шепчет за моей спиной, его голос низкий, как гул дрона: "Север переписывает людей… импланты стирают тебя… мой сосед вчера говорил сам с собой, а утром – пустой, как дрон…" Я оборачиваюсь, но шептун исчез в толпе, его слова остаются, как заноза, вгрызаются в сознание, как код.