Они забрались на матрас одетыми, сняв только обувь. Некоторое время они обнимались под простыней, трогали, щупали и терлись друг о друга, но она слишком устала, чтобы продолжать.

– Ты не против, если я немного посплю?

– Хорошо.

Но ему быстро стало скучно, и он начал ворочаться.

– Тебе не обязательно оставаться, – сказала она.

– Я бы еще раз осмотрелся. Ты не против? Мне бы не хотелось оставлять тебя.

– Со мной все будет хорошо.

– Уверена?

– Альви, я сказала, со мной все будет хорошо.

Он поцеловал ее:

– Я скоро приду, найду тебя, и мы вместе пойдем на демонстрацию, хорошо? Не пропадай.

– Я не сдвинусь с места, пока ты не придешь.

– Хорошо, – сказал он. – Поспи немного.

В его прощальных ласках, в их страстности скрывалось хвастовство тем, как долго он работал и как поздно засиживался, как мало спал, каким самоотреченным он может быть. Они долго целовались, но она чувствовала, что ему не терпится уйти. И когда он ушел, она почувствовала облегчение. Члену коммуны никуда не деться от переплетения. Единственный ответственный шаг заключался в том, чтобы при возникновении желания побыть одному удовлетворять его, передавая другим.

Она перевернулась на спину, вытянула одну руку на освободившееся пространство, а другую положила на глаза. В комнате было шумно и душно. Вокруг нее никто не спал. Наоборот, казалось, что все одновременно курят, разговаривают, хихикают и занимаются петтингом. Это напоминало ей школу-интернат – пусть ничем и не было на нее похоже, – которая ей нравилась не в последнюю очередь потому, что там нравилась она, поэтому она быстро погрузилась в довольный сон, наполненный множеством смеющихся лиц.

Входя во внешние ворота дворика Председателя, она подняла свой пропуск. Два охранника не убрали рук с автоматов, чтобы согласно порядку проверить ее удостоверение. Они вообще не шелохнулись, лишь коротко посмотрели на нее исподлобья. Эти смиренные мальчики были действительно мудры; они знали, что не стоит ей перечить.

В кабинке привратников старшие охранники сидели на стульях, поджав ноги, курили и свободно болтали. Увидев ее, они тут же затушили сигареты и вскочили.

– Солдаты, – обратилась она к ним, – ваши умы заняты заветами Мао Цзэдуна? Кажется, что вы сплетничаете, как женщины.

Заполняя формуляр посетителя, она напевала, довольная собой.

Солдаты молча слушали, как она мурлычет мелодию под названием «Плавание по морям зависит от Кормчего».

Она передала формуляр, чтобы на нем поставили штамп. Один из солдат достал из запертого ящика печать и прижал ее к нижнему углу листа. Затем, неся заполненный бланк, он вышел из кабинки и по крытому коридору, огибавшему двор, проводил ее в подземный туннель, который вел в заветное место – здание 202, резиденцию Председателя.

По пути она воспользовалась шансом взглянуть на лицо солдата. До нее дошли слухи, что один из охранников Председателя изображал ее перед остальными. Как говорили, он надевал соломенную шляпу вроде той, что она носила в саду, и расхаживал в ней, поворачиваясь из стороны в сторону и выкрикивая приказы низким мужским голосом. Должно быть, этот рассказ прошел через сотню ушей, прежде чем дошел до нее; услышав его, она судорожно расплакалась. Виновника она еще не нашла. Может, этот?

– Это был ты? – спросила она.

– Командир? – переспросил он.

– Не придуривайся, ты понял, о чем я.

– Извините, командир, не понял.

Солдат нажал на стене кнопку. Из динамика отозвался голос. Солдат прокричал в решетку микрофона, словно обращался к нации:

– Командир Цзян к Председателю.

Дверь с жужжанием открылась. Солдат взялся за нее, чтобы пропустить Цзян Цин.