– Кто наши друзья, солдат? – спросила она, поднимаясь по лестнице. – И кто наши враги? Это вопрос первоочередной важности для революции.

– Да, командир.

– Не смотрел ли ты когда-нибудь на Комплекс и не думал: все ли, кто здесь работает, революционеры? Двуличные контрреволюционеры, размахивающие красным флагом и одновременно выступающие против него, могут спать рядом с тобой. Даже здесь, в центре операций, в темных углах могут скрываться мерзавцы-реакционеры, ждущие, когда смогут выскочить на свет и перейти к открытым действиям.

– Да, командир.

– Я сама в последнее время заметила перемены в поведении товарищей в Комплексе. Они стали вести себя как вельможи, впали в заблуждения и стали много о себе думать, это, несомненно, следствие такого изолированного образа жизни. Они много работают, но их работа сопровождается постепенным усилением цинизма. Ты тоже это видел? Злобный тон? Нотки сарказма в голосе? Эти мелочи быстро перерастают в рак, который пожирает движение изнутри.

– Да, командир. Сюда, командир.

Солдат проводил ее через дверь и за угол современного побеленного коридора.

– И мы должны наблюдать не только за другими, верно? Крайне важно оставаться внимательными к самим себе. Контрреволюционное влияние скрывается в наших самых потаенных уголках. Наш долг как коммунистов – находить это влияние и очищаться от него. Ты когда-нибудь думал, настолько ли ты революционер, насколько о себе заявляешь? К примеру, замечаешь ли ты, как шутишь? Отличаются ли твои шутки от того, что ты говоришь на партсобраниях? Противоречат ли они тому, во что ты, на твой взгляд, веришь?

– Я стараюсь не шутить, командир.

Солдат открыл дверь и встал напротив. Дал Цзян Цин формуляр посетителя и направил ее в приемную здания 202.

– Я буду ждать, чтобы отвести вас обратно.

Она сложила формуляр вдвое и сжала линию сгиба двумя пальцами, чтобы сделать ее необратимой. Весь день к ней относились с уважением, но чувства людей были неглубоки, как лужа; никому до нее не было дела.

– Солдат… – она понизила голос, чтобы ее не услышал охранник за столом приемной, – …напусти лужу и посмотри в нее. Что ты увидишь? Ты заслуживаешь здесь находиться?

Она поднесла губы к его уху.

– Чем это воняет? Это твоя душонка? Смердит, как пизда твоей мамаши.

Широко улыбаясь – в конце концов, лучше быть субъектом имитации, чем объектом, – она ушла. Подала охраннику в приемной формуляр. Тот ответил кивком. Поднимаясь по лестнице, она услышала, как позади он поднимает телефонную трубку и крутит диск.

Она поднялась на два пролета достаточно быстро, чтобы застать одну из второстепенных секретарш Председателя с телефоном у уха. Заметив ее, секретарша тихо сказала пару слов и положила трубку. Цзян Цин молча встала перед ней – та положила локти на стол, переплела пальцы и стала их рассматривать. Два охранника, стоявших за двойными дверями, уставились в неопределенную точку над головой Цзян Цин. Через минуту, в течение которой каждая участница этого спектакля неизменно сохраняла принятую позу, двойные двери открылись и вышла личная секретарша председателя Чжан Юфэн.

– О, сестра Чжан, – сказала Цзян Цин.

– Командир, – отозвалась Чжан Юфэн с церемонным жестом: не пожелаете ли войти?

Здание 202 было новым. Со времени последнего визита Цзян Цин в кабинете Чжан Юфэн появилась новая мебель. Цзян Цин выразила восхищение выбором Чжан Юфэн: все было рационально, функционально и современно, хотя комната все еще выглядела так, как будто ею никто не пользовался. Открытые книжные шкафы, которые в прошлый раз стояли пустыми, теперь были заполнены книгами и журналами. Появились узкие приставные столики, на которых стояли чаши, чайные принадлежности и вазы с цветами. На северной и южной стенах висели карты Китая и мира, а еще какой-то свиток. У восточной стены стоял ряд из четырех больших, обитых старой розовой парчой кресел с пуфами, рабочий стол Чжан Юфэн был покрыт сукном и походил на стол настоящего ученого. В углу комнаты, похожей на фотоснимок, была переговорная – два дивана и журнальный столик. Чжан Юфэн проводила Цзян Цин туда и похлопала по подушке, приглашая присесть.