– Лео! Что тут происходит, черт возьми? – В дверях стоит мистер Пенри-Джонс, опираясь на позолоченную трость и оторвав от пола левую ногу, его лицо раскраснелось от ярости.

Лео опускает руку и отступает назад.

– Объясни свое поведение. – Мужчина, хромая, входит в комнату и оглядывает всю сцену: своего сына, меня, бумажник.

Я смотрю на парня, который стоит, молча уставившись на своего отца.

– Лео. – Мистер Пенри-Джонс понижает голос. – Ты что, занимался чем-то неблаговидным с этой?..

– Нет, сэр. Конечно, нет.

– Тогда что же ты делал, черт возьми?

– Спрашивал ее…

Я делаю шаг вперед.

– Он п-поймал меня, – говорю я. – Я… я… пыталась украсть бумажник.

Лео отрицает все, говорит своему отцу, что это неправда. Они горячо спорят (отец при этом говорит громко, а сын – тихо). Я стою рядом с кроватью, глядя то на одного, то на другого, то себе под ноги, и не понимаю, зачем вообще решила сказать так. Это был глупый, глупый порыв. Знаю только одно – мне вдруг захотелось защитить Лео, чтобы отец перестал его стыдить. Наконец старший Пенри-Джонс, ковыляя, подходит к телефону и поднимает трубку.

– Я хочу поговорить с управляющим. Да, я подожду.

У меня душа уходит в пятки. Я знала, что это случится, и уже начинаю сожалеть о своем дурацком благородстве. Теперь уже слишком поздно что-либо отрицать.

Когда Гэррик даже не пытается лапать меня в лифте, я наконец осознаю, насколько тяжело мое положение. Вхожу в его кабинет первой, и он закрывает за нами дверь. Щелкает замок. Гэррик садится в стоящее за его письменным столом кресло, обитое искусственной кожей, и она скрипит. Он закидывает одну толстую ногу на другую.

– О, Голди, как же ты меня разочаровала, – театрально вздыхает управляющий, как будто судья, которому надо зачитать приговор серийному убийце. – Нуте-с… – Он откидывается на спинку кресла и, сложив пальцы домиком, прикладывает их к губам, делая вид, будто обдумывает мою участь. – Как… как же мы решим этот вопрос?

Я молчу. Нет, теперь я не стану отрицать обвинения или просить о снисхождении, это бы только ускорило дело. Гэррик опускает руки, ставит обе ноги на пол и подается вперед, при этом его потная лысина блестит, и от него начинают исходить липкие волны возбуждения.

– При обычных обстоятельствах я должен был бы уволить тебя немедля и вызвать полицию. Однако, – он делает театральную паузу, – есть и альтернативные варианты.

Гэррик отодвигает свое кресло назад и встает, искусственная кожа снова скрипит. Он обходит свой стол. Глядя на него, я прикусываю верхнюю губу, сейчас от нее наверняка отлила вся кровь.

– Ну, так что ты об этом думаешь?

Я продолжаю молчать, глядя на запертую дверь.

– Тебе и не надо ничего говорить. – Управляющий мерзко ухмыляется. – Мне, как и любому мужчине, нравится, когда женщина говорит непристойности, но сейчас меня не нужно заводить еще больше. Я и так уже раскочегарен до предела. – Он делает шаг ко мне. – Просто стой у стенки, как хорошая девочка. Я все сделаю сам.

Он подходит ко мне вплотную. Я делаю шаг назад, спотыкаюсь, и он придерживает меня рукой. Меня передергивает, поскольку его кабинет ненамного просторнее лифта, и теперь я оказываюсь вжатой в стену. Мое дыхание учащается, начинаю задыхаться. Гэррик наваливается на меня всей своей тушей и прижимает к стене.

– Хочешь расстегнуть? – кивает на свою ширинку. – Или ты предпочитаешь, чтобы это сделал я сам?

Пытаюсь заговорить, но сейчас у меня не получается даже нормально дышать.

– Что, проглотила язык? – Он придвигает свою рожу так близко, что виднеются все поры на его потной коже и чувствуется запах его несвежего дыхания. Меня охватывает ужас – а что, если сейчас он полезет целоваться? Вместо этого он засовывает мне в рот толстый палец, у меня стекленеют глаза.