Я прохожусь пылесосом по коридорам второго этажа, когда вижу, что ко мне приближается мистер Пенри-Джонс. На секунду я замираю, ведь вполне возможно, что за ним шагает его сын, однако Лео тут нет. Прежде чем опять начинаю пылесосить, мистер Пенри-Джонс проходит мимо, наступает на шнур пылесоса и, не говоря ни слова, сделав вид, будто меня вообще тут нет, идет прочь.

Вот козел, – думаю я. – Хоть бы ты упал и растянул свою чертову лодыжку.

Секунду спустя он спотыкается о шнур пылесоса и падает ничком, растянувшись на богатом багряном ковре, словно морская звезда. Я могла бы посмеяться, но слишком потрясена для этого. Совпадение?

– Не стой столбом и перестань таращиться, идиотка! – рявкает мужчина, приподняв голову. – Позови врача. Кажется, я растянул мою чертову лодыжку.

Я таращусь еще несколько секунд, а затем беру себя в руки и иду. И, пока торопливо шагаю по коридору, вновь чувствую прилив силы, отчего сразу становлюсь выше, крепче, проворнее. Я могу повелевать армиями, – думаю про себя. – Могу повергать в прах целые страны. Мне подвластно волшебство… У меня такое чувство, будто моя голова касается потолка, а ноги парят над полом. Меня охватывает странное ощущение – кажется, что мои пальцы погружаются во влажную землю, касаются корней. Я управляю ими и вытягиваю из грунта взрослое дерево. Вдруг корни восстают против меня, оборачиваются вокруг моих запястий и тянут меня под землю. Меня захлестывает паника, и я начинаю съеживаться, сползать вниз, так что, когда дохожу до лестницы, уже снова становлюсь маленькой и ничтожной. Что же это было, черт возьми? – думаю я, торопясь за помощью.

Гэррик отсылает меня прочь, как только мы доходим до мистера Пенри-Джонса, все еще лежащего на ковре и хнычущего, как маленькая девочка, держась за лодыжку. Гэррик кудахчет над богатеем, словно неврастеничная мамаша, рассыпается перед ним тысячей извинений. Я жду, пока не оказываюсь в безопасности за дверью номера 17, и только тогда смеюсь, заглушая смех с помощью фартука.

Мои мысли смущают меня, совершенно не знаю, что и думать. Это странно. В детстве я хотела одного – быть сильной. Сильнее, чем взрослые, которые окружали меня. Теперь же, когда, возможно, мне это удалось, все кажется довольно пугающим и странным.

Оставляю номер Лео напоследок, как в детстве приберегала конфеты. Отсюда я ничего не украла, но сделала кое-что похуже, поскольку нарушение неприкосновенности частной жизни – это намного худший грех, чем воровство. Я не только копалась в вещах Лео, но и читала его мысли, и некоторые из них меня сильно удивили.

Я все еще сижу на его односпальной кровати, когда в комнату вдруг входит он сам. К счастью, его дневник только что был убран мной обратно в ящик. Я вскакиваю.

– Что ты делаешь?

Удивленно уставившись на него, открываю рот.

Он смотрит на меня с любопытством.

– Ты что, крадешь?

Я хмурю брови и тут замечаю, что на кровати рядом с вмятиной, оставшейся после моих посиделок, лежит бумажник из черной кожи.

– О, нет, я… – Резко передумываю. Пусть он лучше считает меня воровкой (ведь так оно и есть), чем той, кто сует нос в чужие дела. Я просто опускаю голову и молчу.

Лео пересекает комнату в три шага, и не успеваю я сделать следующий вздох, как его губы оказываются так близко от моих, как никогда не бывал ни один мужчина с тех самых пор, когда…

– Ты не… – Он протягивает руку к моей щеке, и я вздрагиваю. Ощутив тепло его пальцев и бьющийся в них пульс, вдруг понимаю, что не боюсь. Я смотрю в его глаза, вобравшие в себя невероятное количество оттенков зеленого, и вдруг замечаю в центре радужек брызги желтизны. Солнечный свет на листве. В его глазах светится любопытство и нежность.