В поезде мы молчали. Зоя жевала жвачку и что-то рассматривала в окне. По её лицу бежали солнечные лучи, а волосы разлетались от сквозняка. Мне надоела музыка в наушниках, я наклонился к сестре и сказал глупость, которая первая пришла в голову, просто чтобы обратить внимание на себя:

– Тебя выгонят с танцев с такими плечами – сидишь, как кочерга!

Зоя засмеялась, потом показала мне язык и полезла за телефоном. Но я поймал её руку:

– Давай просто поговорим о чём-нибудь. Мне всё равно. О чём ты хочешь?

– А ты?

– А ты?

– Я – пока ни о чём. Смотри, какие красивые поля. Жаль, что нельзя остановить поезд и побегать по ним, хотя бы полчаса. Поэтому я их просто запоминаю.

– Помнишь, как мы прощались, когда ты уезжала в универ?

– Мы не прощались. Неправильное слово. Я знаю, что ты есть у меня.

– Зой, у тебя парень есть?

Она взглянула на меня, оторвавшись от окна, и тут я почувствовал, как неожиданно прозвучал для неё этот вопрос. Я смутился:

– Извини, я, наверное, зря. Если бы хотела – сама рассказала.

– Нормально! – Зоя улыбалась. – Нет, парня нет.

– А что за история случилась в туалете?

Она расхохоталась:

– В каком туалете? А, дома? Ерунда, всего лишь заметки. Поэтому долго. Прости, что терпел!

Теперь мы смеялись оба. Зоя стала рассказывать общими фразами о своих мыслях, о том, чего ей хотелось бы, потом конкретнее – о своих знакомствах, о неудавшихся ухажёрах. И о том, что она чувствует себя глупо из-за того, что никогда не видела образца тех отношений и той семьи, которые были бы для неё примером счастья.

– А ты не ищи примеры, – перебил я, – создавай своё.

Она задумалась, а потом продолжила:

– Я не знаю, что создавать. Не знаю себя, не знаю своих потребностей. Только в смутных очертаниях. Например, когда вижу, что мне что-то не нравится. Пытаюсь знакомиться с людьми, но их я понимаю ещё меньше. Мне постоянно кажется, что я что-то или кого-то ищу. Знаешь, где-то прочитала, что если в детстве человеку не хватило любви – потом это может превратиться в навязчивую потребность. И приведёт к болезненному поиску кого-то, кому ты будешь нужен, кто просто тебя обнимет и скажет доброе слово…

– Ты так говоришь, будто меня не было в твоём детстве…

– Ты был! Если бы тебя не было… Я бы… Блин… Ты – это то, что держало меня. И держит до сих пор.

– Где?

– В этом мире…

Мне показалось, что Зоя вот-вот заплачет. Решив, что лучше завершить эту беседу, я погладил её по волосам. Оставшуюся часть пути мы ехали молча.

Зоин отец улыбался так, будто ждал нашего приезда, как чуда. Он изменился. «Лицо похоже на изюм» – задумчиво шепнула сестра уже потом, когда мы сели за стол. Да, он как будто высох и потемнел. Долго сжимал сухими пальцами её ладони и рассказывал какую-то ерунду, не глядя в глаза. Я понимал, что он скучает – но почему практически не появляется в её жизни? Постучал мне по плечам, назвав мужиком и объяснив, что если мы останемся до завтра, то можно и за сетями сходить – рыбу посмотреть, и на охоту, и баню истопить. Но на этот раз я ничего не отвечал. Ждал, что решит сестра. А мне, по сути, было всё равно, где находиться. Костры я уже умел разводить и сам, только вот… не делал этого.

Да, я забыл упомянуть о женщине, с которой жил отец Зои. Хотя упоминать-то и не о чем. Она сновала туда-сюда, колыхая толстой задницей, не находила себе место дольше, чем на две минуты, бурчала и ворчала. Общих детей у них не было. Таким образом у меня, как единственного Зоиного брата, больше не существовало конкурентов.

Глядя на её отца, меня не покидала мысль, до чего же глупо и бесполезно мы живём. Мы – то есть, многие. В том числе и я. Топчемся, маемся, нарезаем круги, а по факту – никуда не стремимся и ничего не создаём, просто передвигаем себя с места на место, как шкаф. Шкаф, полный хлама, заросший паутинами. Шкаф, до которого никому нет дела. Разве что мышам – чтобы было, что жрать.