– Прости, что перебиваю, – вмешалась миссис Харрел, – визиты всегда следует отдавать на третий день.
– Тогда у меня есть безусловное оправдание, ведь я точно помню, что на третий день она была у нас.
– О, это неважно. Ты все равно должна была зайти к ней или прислать билет.
Началась увертюра, и Сесилия прекратила разговор. Давали «Артаксеркса» [9]. Сесилия была знакома с этой любопытной драмой, и это лишь умножало удовольствие, получаемое ею от музыки. Но восхищалась отнюдь не она одна. Девушка не могла не заметить у одной из кулис пожилого господина, лица которого не было видно. Музыка всецело поглотила его.
По окончании репетиции у ложи миссис Харрел собрались ее знакомые джентльмены, и оказалось, что увлеченный слушатель был тот самый старик, странное поведение которого так удивило Сесилию в доме мистера Монктона. Желая узнать о нем побольше, она принялась снова расспрашивать окружающих, но тут появился капитан Эресби. Подойдя к мисс Беверли с самодовольнейшей улыбкой, он шепотом выразил надежду, что видит ее в добром здравии, а затем заявил:
– Лондон словно вымер! Убийственно! Полагаю, вас сейчас осаждает не слишком большое общество?
– О, времена бездумья и разврата! – внезапно раздался голос со стороны. – О, прислужники праздности и роскоши! Что еще придумаете себе на погибель!
Все замолчали, только миссис Харрел невозмутимо произнесла:
– Боже, опять этот мизантроп!
– Мизантроп? – с удивлением повторила Сесилия, обнаружившая, что голос этот принадлежал человеку, возбудившему ее любопытство. – Вот как его называют?
– Его все называют по-разному, – объяснил мистер Монктон. – Друзья – моралистом, девицы – безумцем, щеголи macaroni [10] – занудой. Короче говоря, награждают любыми именами, кроме настоящего.
– О, сирые и убогие! – вновь загремел неизвестный. – Придите и посмотрите на распущенность богачей! Узнайте, как расточаются деньги, на которые вы могли бы купить одежду и еду!
– Этого сумасброда, – сказал капитан, – не худо бы запереть. Он вечно обрушивается на меня. Я взял за правило замолкать, как только его замечаю.
Вскоре мистер Арнот принес дамам известие, что карета подана, и они покинули ложу. Сесилия раньше никогда не бывала в театре, и мистеру Монктону пришло в голову предложить Моррису показать дамам здание. Он надеялся, что, если они задержатся, можно будет наконец переговорить с девушкой. Вся компания поднялась на сцену. Теперь они остались в театре одни.
– Здесь мы триумфально вступим на сцену, – воскликнул сэр Роберт, – уже сами подмостки искушают меня стать актером.
– Давайте немного подекламируем, – предложил Моррис, – так мы согреемся.
– Согласен, – отозвался баронет, – но обращаться станем к одушевленным существам. Если мисс Беверли будет Джульеттой, то я стану Ромео!
В этот миг неизвестный, выйдя из своего угла и бросив на Сесилию сочувственный взгляд, вдруг выкрикнул:
– Бедная жертва! За тобой уже гонятся? Ты еще не знаешь, что тебе суждено быть добычей!
Ошеломленная Сесилия замерла на месте, а он, заметив ее смятение, добавил:
– Страшись не предостережения, но самой опасности! Отринь льстецов, что окружают тебя, держись праведных, помогай бедным и берегись неминуемой погибели, которую несет с собою праздная роскошь!
Грозно промолвив эти слова, он с суровым видом прошел мимо них и удалился. Некоторое время озадаченная Сесилия не двигалась с места, теряясь в догадках, что мог означать этот пламенный призыв. Остальные были смущены не меньше. Сэр Роберт, мистер Монктон и мистер Арнот, лелеявшие каждый свой замысел, встревожились: не указывало ли предостережение на них? Мистер Госпорт оскорбился, что его причислили к льстецам, миссис Харрел дулась из-за испорченной экскурсии по театру, а капитан Эресби, которого тошнило от одного вида этого господина, ретировался, как только тот приблизился.