Генрих довольно ухмыльнулся. Но протянутой руки шефу не пожал. Чертов немец! Мне, почему-то, стало обидно за шефа. И чего это он перед пацаном распинается!

Всё стало ясным, когда, закрывая за нами дверь приемной, Ахмурина мне шепнула:

– А твой братец богач. И щедрый. Редакции годовой запас бумаги подарил.

Можно за многое ругать нашего редактора, можно найти у него массу недостатков, но бесспорным достоинством шефа, которое признает не только наш разношерстный коллектив, но и вся область – интересы газеты он ставит превыше всего. За подарок в виде годового запаса газетной бумаги, шеф и в струнку вытянется и кланяться до земли будет. Ради же собственной выгоды, он пальцем не пошевелит.

– И куда мы сестренка, направились? – вопрос братца некстати оторвал меня от перечисления достоинств шефа. Я это делала впервые, в смысле осознанно искала положительные качества в редакторе. Хотелось бы довести дело до конца. Кто знает, к какому бы выводу я пришла. Впрочем,. к какому бы не пришла, шеф несравненно лучше и чище меня. Его отец пал смертью храбрых в боях под Сталинградом, мать одна растила сына, дала ему образование, сын выбился в люди. Приносит пользу обществу. А я? Лучше не вспоминать. Еще братец этот! И откуда он взялся?! Впрочем, откуда взялся понятно. А вот зачем, неясно. Не для того же он приехал, чтобы благотворительностью заниматься. Хотя может именно с этой целью и прибыл. Сейчас это очень модно и престижно.

– Ты прибыл заняться благотворительностью?

– С чего ты решила, – ошалел братец. Даже остановился.

– Так бумагу оплатил редакции…

– Это ради любимой сестренки, – ехидно ухмыльнулся Генрих, – не надоело за гроши горбатится? Хочешь, деньжат подкину? Сколько тебе надо?

Мы уже вышли из здания редакции и вышагивали по тротуару.

– Нисколько. У меня своих достаточно.

– Достаточно для чего? В кафе перекусить? Или может быть в Париж слетать?

– Ну почему он меня так раздражает? Родственник же! Сын маминой родной сестры. Мне же ничего не стоит рассказать ему, что часть Лялькиных супермаркетов принадлежит мне, как инвестору. Я вложила в Лялькин бизнес деньги, которые получила фактически случайно. (Об этом подробно описано в книге Я – дура). Мой ежемесячный пассивный доход очень большой. Хватит не только в Париж слетать, но и в Куполе – лучшем ресторане на Елисейских полях, ежедневно ужинать. А работаю я, потому что люблю свою работу.

И делаю ее с удовольствием. Но говорить об этом братцу не хотелось.

– Ты чего, господин миллионер, ко мне, нищенке, прицепился?

– Так помочь хочу.

– А я просила о помощи?

Братец ухмыльнулся:

– Так в семье не принято просить. Надо просто помогать.

И только тут я обратила внимание, что он не просто хорошо говорит на русском языке. Он разговаривает на нем свободно, как будто рос в русскоязычном окружении. Иностранный акцент в его речи просто отсутствует.

Это было очень подозрительно. Хотя, может быть, я просто придираюсь. Ну не нравится мне братец. И все тут. Помогать он приехал! А где он и семья были, когда погиб папа и мама от горя почернела?! Я тогда училась в 10 классе. Папа разбился за неделю до моего выпускного вечера. Мои одноклассники гуляли в ресторане. А мы с мамой слезы лили на кладбище. И кто нам тогда помог? Никто! Папин сводный брат да мачеха тенями бродили возле нас, боясь громкое слово сказать. К жизни нас тогда вернула Лялька. Выпускной бал она, конечно, не пропустила. Но традиционно встретив рассвет, она притащила весь мой класс к нам домой. Двадцать подростков шумной толпой ввалились в наш мрачный дом. Они старались громко не разговаривать, не шуметь, зная, что из этого дома только вчера вынесли гроб и горе притаилось в каждом уголке. Но это у них плохо получалось. Жизнь для них только начиналась, настоящая, взрослая, полная надежд и уверенности, что нет в мире такой вершины, которую они бы не смогли покорить. Накрывая им стол, мама делала все автоматически, украдкой утирая слезы. Никто есть не хотел. Зачем Лялька затащила их к нам, было не понятно. Разместившись кое-как по всей комнате, мои одноклассники, притихли. И когда мама позвала их к столу, они уже спали, посапывая от удовольствия. Сказалось волнение и бессонная бурная ночь. Так мы и просидели не известно сколько. Мама размазывающая слезы по щекам, прижавшиеся к ней с двух сторон две девчонки-подростки: я и Лялька, рыдающие в захлеб. И посапывающие во сне мои, уже бывшие, одноклассники.