Гроза быстро улеглась, но мне не спалось. К тому же, я страшно мёрзла. Я то и дело проваливалась в поверхностную дрёму, но тут же просыпалась из-за отчётливого ощущения холода. К утру стало жарко, и я сняла носки, но, измученная нездоровыми прерывистым сном, уснуть уже не смогла.

9. Прозвеневший будильник стал спасением – больше не придётся прижиматься лицом к осточертевшей подушке в бесплодных попытках отключиться хоть ненадолго, – а привычная сухость и неразговорчивость мамы по утрам – благословением. Меньше всего мне хотелось открывать рот и складывать слова в предложения.

А вот отец утренней хмурости мамы не разделял.

– Ты в порядке? – спросил он, наворачивая приготовленную мамой шакшуку. – Выглядишь так, словно сбежала с кастинга «Ходячих мертвецов».

– Спасибо за комплимент, – кисло отозвалась я, пытаясь доесть завтрак и залить в себя остатки кофе. – Мне не спалось.

– Проблемы в школе?

– В доме, скорее. Тут с окон дует так, что я всю ночь мёрзла.

– Странно. – Отец пожал плечами и отправил в рот вилку, на которую подцепил неаппетитные яичные ошмётки и клочья томатов. Как только он эту гадость ест вообще? – Раньше не дуло, а вчера вдруг начало дуть?

– Ну… да, раньше всё было нормально. Но сегодня ночью был страшный сквозняк.

– Ладно, гляну днём. Если снова будет холодно, можешь лечь с нами или в комнате Винус.

– Ага, спасибо. – Устроив локоть на столе, я зарылась пальцами в волосы, лохматя их ещё сильнее обычного. – Хочу умереть.

Отец фыркнул.

– Тебя подвезти, может? Я как раз… – Он затолкал остатки шакшуки в рот и закончил едва различимо: – Доел.

Эта его утренняя живость начинала пугать. Словно Винус упаковала отцовскую депрессию в чемодан и, уезжая, забрала с собой.

В машине я задремала, и потом, плетясь через парковку, ещё долго не могла проснуться – вплоть до урока физкультуры. Физическая нагрузка меня немного взбодрила, но, рухнув после комплекса упражнений на скамейку, я поняла, что ещё немного, и просто выключусь. Лениво перекатывая во рту вишнёвый леденец и наблюдая из-под полуопущенных век за выполняющими упражнения девчонками и парнями, я выхватила взглядом Ронни. Тот даже не собирался напрягаться – торчал в сторонке и общался с Перси – парнем из баскетбольной команды. Марго обстоятельно оповестила меня о том, что Перси по мальчикам, но я так и не поняла, для чего мне эта информация. Заметив, что я смотрю на него, Ронни отсалютовал двумя пальцами, но у меня не нашлось сил даже на то, чтобы просто поднять руку.

– Хреново выглядишь.

– Ты второй человек, который мне это говорит, – сказала я через плечо. На скамье позади меня сидела, спрятав ладони в карманах спортивных штанов, Карла.

Ронни что-то показал руками, но я не поняла его жестов и покачала головой.

– Чё, типа, с ним тусуешь?

Я обернулась. На глаза Карлы, густо подведённые карандашом, падали неровные пряди – из фиолетовых её волосы стали зелёными, но краска легла неаккуратными пятнами, делая её похожей на изумрудную гиену. К ней так и просился приклеиться ярлык человека, постучавшего откуда-то со дна социального озера. Не люблю ярлыки, но некоторые люди будто скроены по готовому шаблону: маргинал Карла (сама она, говоря о себе, непременно вворачивала слово «гранж», которое тянула с сипловатой ленцой), богатенькая стерва Дайана, невротик Марго.

Какой ярлык приклеить себе самой? Неудачный эксперимент чудо-женщины и кино-гения, пребывающего в затянувшемся творческом кризисе?

– Ага, – ответила я и отвернулась, не желая продолжать разговор. Карла была мне неинтересна.

– Встречаетесь?

– Не-а.

– А я бы с ним встречалась. – Карла перевела затуманенный взгляд на группу парней, над которыми возвышался Ронни. – Да тупой он. Намёков не понимает. Хочешь дурь?