– Не переживай, малыш, – сказала она мне в тот день, вытирая уголки глаз. – Это только начало.

Смысл сказанного дошел до меня только спустя сутки, когда, лежа на больничной койке, я вспоминал бабушкины слова. Я стоически глядел в потолок, не позволяя себе ни единого стона. Даже когда симпатичная медсестра разрезала на мне брюки и трусы и принялась светить на меня фонариком. И, естественно, даже когда доктор прошел за занавеску приемного отделения скорой помощи и шумно выдохнул – так он был впечатлен.

Он сказал, что никогда в жизни не видел таких переломов у столь маленького пациента.

На память о том случае у меня остался шрам, и он выглядит куда хуже, чем есть на самом деле. Я уже так к нему привык, что в прошлом сентябре далеко не сразу сообразил, с какой такой стати парни, мои новые товарищи по команде, так пялятся на меня в раздевалке.

Нет, пялились они совсем не потому, что между ног у меня имеется нечто впечатляющее. Об этом я мог бы только мечтать.

Пялились они на мой шрам. Такой огромный и блестящий, что просто невозможно поверить, что он у меня не болит; что я могу бегать не только не хуже других, но почти всех быстрее; что я попал в одну из лучших университетских футбольных команд и побил уже несколько рекордов.

Даже наш тренер, Тим, затребовал копию моих медицинских документов, где говорится, что кость находится на своем месте и что все функционирует ровно так, как положено. После чего обязал врача команды провести тщательнейшее обследование моего организма. Меня это слегка ошарашило, но, в принципе, я его понимаю. «УКЛА[4] Брюинз» – офигительно престижная команда с невероятным списком достижений. Кого попало в нее не берут. Ты не только должен подойти им по всем параметрам и продемонстрировать классную игру при отборе; они должны быть уверены, что у тебя есть будущее, личная траектория успеха. Естественно, им не нужен парень с травмами, которые рано или поздно, но скорее рано, заставят его уйти с поля.

«Мне – да жениться на Лювии Клируотер», – вновь промелькнула мысль, и я только фыркнул. На девчонке, которая почти что угробила свою карьеру и даже не думает о реализации своего потенциала. На девчонке, что загубила мое отрочество, заставив меня, как придурка, вздыхать о ней по углам.

Да я скорее яйца себе отстрелю.

Знаю: лучше было промолчать. Обнаружить свое изумление перед двумя столь самовлюбленными особами – штука рискованная, чреватая последствиями. Это может привести к поспешным выводам, например о том, что мои глаза размером с блюдце и отвисшая челюсть выражают восторг, энтузиазм и одобрение.

«Что-то я не припомню такого, чтобы хоть одна твоя идея мне не понравилась». Величайшая ложь за всю историю Санта-Хасинты. Но за последний год я, понятное дело, доросла до уровня неплохой актрисы. И вся эта громада из стали, стекла и алюминия у меня под носом только что ракетой вознеслась на верхнюю ступеньку в рейтинге «Убедительных причин для смены фамилии». Быстрее, чем песня группы BTS[5] – на первую строчку «Биллборда».

Достижение: удалось сомкнуть губы. Сглатываю и осторожно оглядываю двух женщин по обе стороны от меня. Бабушка похожа на кошку, которая только что съела канарейку, а Атланта – воплощенное удовольствие от приятной встречи. На секунду каменею от ужаса, лихорадочно соображая, что, черт возьми, я могу сейчас сделать, чтобы взять ситуацию под контроль, заставить их отказаться от задуманного, да так, чтобы они не просекли, что я – против. То есть реализовать ровно то, чем всю жизнь занимаюсь, а именно: руковожу бабушкой, как пастух стадом. Лаской, на ощупь, но все же направляя ее точнехонько туда, куда мне нужно.