– На сходке, которая только что была, деревня решила, что виновата ваша семья. Люди кричат, что духи разгневаны из-за вас. Старейшина просил передать, чтоб вы береглись: он не сможет сдержать толпу. Может быть самосуд…

Слова парня словно придавили их тяжёлой глыбой. Дарин вскочила, Орина побледнела и судорожно сжала край стола. Велирима лишь взглянула на дочерей, и в её глазах читалась безысходность.

– Собирайте вещи! – торопливо добавил гонец. – Бегите или прячьтесь куда хотите, но скорее! Я всё сказал, что велел старейшина.

С этим он выскочил из избы и исчез во мраке наступивших сумерек. На мгновение воцарилась тишина, оцепенение охватило всех троих.

Орина вдруг медленно подняла голову и застыла, глядя на окно. На стекле слабо мерцали огоньки – мотыльки-светочницы, ныне предвестники несчастий. Девушка прошептала дрожащим голосом:

– Дарина… смотри, это они…

Дарина посмотрела, и в ней поднялся страх. Снаружи раздались тяжёлые шаги, а затем прогремел чей-то громкий, озлобленный голос:

– Признайтесь, ведьмы! Это вы привели чудовище, заводите в чащобы и болота людей! Вы губите всю Ясницу!

У калитки начался стук топоров, зазвучали злобные голоса, требующие выйти. Велирима в ужасе вцепилась руками в ткань на груди, глаза её расширились от страха. Кто-то пронзительно крикнул:

– Вот они, двойники! Колдовки! Если не выйдут сами – сожжём их дом!

– Мама, – произнесла Дарина дрогнувшим голосом. – Они сейчас ворвутся сюда…

Велирима коротко всхлипнула, обвела дочерей взглядом:

– Я не допущу, чтобы вас тронули, – сказала она шёпотом. – Берите что сможете. Может быть, удастся убежать через огород.

Орина едва заставила себя подняться. Сердце выпрыгивало из груди, дыхание прерывалось. За дверью уже грохотали удары, и сквозь доски прорывались крики разъярённых людей, обвинявших их в сговоре с духами и чудовищем. Дарина почувствовала, как к глазам подступают слёзы – она отчаянно не хотела покидать дом, ведь это означало признать вину. Но с каждой секундой толпа становилась всё злее.

Удары по двери усилились, доски затрещали, словно готовые сломаться в любой миг. Велирима глубоко вдохнула, пытаясь найти в себе силы принять решение. В окне мелькали тени – то ли людей, то ли каких-то зловещих созданий. Орина в страхе вцепилась в руку сестры, изо всех сил сдерживая крик.

Пламя в очаге плясало, будто отражая их тревогу. Всем троим было ясно: никто не захочет слушать их оправдания, и, скорее всего, с этого дня они будут в бегах. Но как только девушки рванули к задней двери, оттуда раздались злобные мужские окрики. Они поняли, что дом окружён.

Снаружи раздались отчётливые угрозы:

– Открывайте! Всё равно достанем!

Это был момент, когда их привычная жизнь разрушилась окончательно. Мать прикусила губу, сделала отчаянный шаг к входной двери, пытаясь удержать засов, и с мучительным отчаянием прошептала:

– Духи, помилуйте… Простите меня…

Но её голос потонул в грохоте ломаемых досок, и Велирима отскочила. Отступать было некуда. Девушки прижались спинами друг к дружке, в их глазах метался страх и отчаяние.

Дом травницы казался теперь мрачным и безжизненным. Некогда искусная деревянная резьба, которой когда-то восхищалась вся округа, сейчас казалась особо тусклой и потерявшей былое очарование. Лики лесных духов, ланей и птиц, вырезанные заботливой рукой мастера на балках, теперь безучастно смотрели в пустоту мёртвыми, потемневшими глазами. Будто сами духи отвернулись, отказавшись защищать тех, кто жил за этими стенами.

Внутри дома царила тревожная, удушливая тишина. Велирима стояла, прижав к себе испуганных Дарину и Орину, не решаясь пошевелиться. Они сжались от страха, когда за дверью снова раздался чей-то злобный голос: