– Она самая, – хмыкаю в ответ.

– Его зовут Олав, – меж тем представляет парня Растус, – бывший, лучший ученик Академии магии, факультета огненных наук. Единственный сын Свейнов – самых богатых людей города. Родители погибли год назад, жены и детей нет, поэтому все его имущество теперь ваше.

– Как стал рабом, тоже не скажешь? – обращаюсь к парню.

– Отчего же, – криво ухмыльнулся он, – я убил своих сокурсников.

– При каких обстоятельствах?

– А вот это вас, госпожа, не касается.

– Угу, – отхожу от своего «имущества» и со стороны оглядываю взглядом, – дерзкие у меня рабы, – выношу вердикт, улыбаясь, – Ну с этим разберёмся.

– Вы довольны, госпожа, – раболепно поинтересовался Скрем, чем напомнил о совей недавней выходке.

– Вполне, – киваю, – А теперь скажи-ка мне, Скрем, что ты там про магию только у одной из нас говорил? Кем ты меня называл?

– Простите, – мужчина повинно склонил голову, – моё поведение не достойно, но мне пришлось. С главным судьей шутки плохи, разжаловать может, а у меня и так куча нарушений. Жена беременна. Про то, что магия будет только у одной из вас он нам сказал. Он же и велел нам, если что, сыграть на этом. Промаха, сказал не простит. Либо купленных специально для этого случая рабынь втюхивать, либо никого. Сказал даже близко вас к судному дому не подпускать. А вы замену потребовали. Вот я и решился. Дурак. Лучше бы разжалование, – совсем поник Скрем.

«Фы, если надеется на жалость, то не на ту напал. Меня то небось жалеть не собирался. Ненавижу! Сначала сделают гадость, а потом плачутся. Я не хотел, так получилось. Тьфу!»

– Что же вашему судье рабов жалко? – из-за клокочущего негодования вопрос прозвучал чуть резче.

– Можно и так сказать, – взял слово Растус, – Рабство — это крайняя мера. Положена только за систематические, либо грубые нарушения, такие как убийства или разбой. Мелкие, как правило, отрабатываются без рабства, либо выкупаются. В месяц обычно один два осужденных на долгий срок. А из благородных, как эти, и того раз в год, когда и раз в два, в три года. Судья таких всегда сам покупает, а уже потом перепродаёт.

– Угу, после того как все соки и денежки выжмет, – делаю вывод, – это что же, вы его сейчас кинули?

– Выходит так, – снова подтвердил Растус, – Они даже на витрину не были выставлены. Ждали, прямо в приёмной, будто и не было ещё суда.

– И когда же судья поймёт?

– Он сейчас на заседании, которое закончится примерно через час.

– Угу, – задумавшись, киваю сама себе и озвучиваю свои мысли, – навряд ли это он так просто оставит.

– Не волнуйтесь, отобрать рабов он не имеет права, – уже по голосу определяю, что снова отвечает Растус.

– Радует, – хмыкаю, но взгляда на мужчин так и не поднимаю, – но не очень. Врагов мне только с первых дней не хватало, – Слушай, маг, – обращаюсь к Агвиду и цепляюсь за его взгляд. Если вдруг заупрямится, то взгляд не обманет. На данном этапе мне хватит простейших «да» или «нет», – есть какое-нибудь средство, чтобы память вашему судье поправить?

– Стереть или заменить?

Вопреки ожиданию мужчина пошёл на контакт.

 – И то и другое.

– Если напоить соком Роши, то в течение пятнадцати минут можно внушить, что угодно. Но он имеет такой вкус, что ни с чем не перепутаешь. Судья, как и любой страж Туваллы, о нем знает. Да и не дурак он.

– Ты неси, а я уже подумаю и об вкусе, и об уме вашего судьи.

Роши оказался простым кактусом. Видимо в этом мире они магические. Минут через пятнадцать Агвид принёс его и какой-то плод, похожий на кокос. Такой же серо-коричневый и лохматый. При ближайшем рассмотрении замечаю торчащую из него трубочку.