Сделав усилие, я откинула одеяло, обратив внимание на свои тонкие, но крепкие руки. Под одеялом в полотняной влажной рубашке лежало незнакомое юное женское тело. И тем не менее, оно принадлежало мне. Я жила в нём, дышала и двигалась. А еще на открытых участках были видны обморожения и ощущалась неслабая такая боль. Однозначно, это была я.

Прикусив губу, я осторожно, чтобы не сдвинуть повязки, вернула одеяло обратно. Наверное, если бы я не имела отношения к науке, отреагировала бы истерикой. Уж больно невероятное открытие. Но я привыкла анализировать факты и версии. И никогда раньше не говорила “этого не может быть”. Да может быть всё! Какие только дичайшие теории не находили подтверждения в последствии. Знать бы, что с этим всем теперь делать и как жить. Я даже не знала, надолго ли со мной эта трансформация. Может, вообще, я сейчас моргну и очнусь в своём старом, скрипучем и искалеченном теле.

Для чистоты эксперимента я даже поморгала. Ничего не изменилось. Более ничего я пока поделать не могла, поэтому прикрыла глаза снова. Странно, но особого шока или страха не было. Наверное, какая-то внутренняя система сохранения рассудка сработала.

В голове у меня крутилась строчка из песенки Высоцкого “Хорошую теорию придумали индусы, что мы, отдав концы, не умираем насовсем.”.

Спасибо, господи, что хоть в баобаб не переродилась. И кто там еще в этой песне был…

Хотя если припомнить разговор старика и женщины, то, возможно, стоять колыхать листочками в саванне было бы спокойней, чем лежать здесь. Проданной, как живой товар.

Ладно, с этим мы разберёмся. У нас вообще-то давно в прошлом и рабовладельческий строй, и крепостное право…

Тут меня озарила еще одна мысль, вернее один большой вопрос. Кто сказал, что это в прошлом? Ведь я не имела понятия не только: кто я, но и “когда” я. Одно успокаивало: я, судя по всему, на знакомом до последней снежинки, Крайнем Севере.

Вернулся Уайбан, поговорив с кем-то на улице. Мне в тот момент было не до того, чтобы прислушиваться.

Я лежала, не шевелясь, делая вид, что сплю. Но подскочила, как ужаленная, когда почувствовала шершавую руку на своей грудной клетке.

- Не смейте меня трогать! - заверещала, прижавшись спиной к бревенчатой стене. Над лежанкой была натянута медвежья шкура, жесткие шерстинки которой теперь нещадно кололи меня сквозь рубашку.

Уайбан сплюнул на пол, зло зыркнув на меня.

- Ты жена моя! Сейчас вышвырну голой на снег, чтобы знала, как мужу перечить!

На снег мне не хотелось, значит, нужно было как-то по-другому договариваться.

- Мне больно, - всхлипнула я почти не притворно. Конечно, если бы я была здорова, уверенности во мне было бы побольше. Как-нибудь я его одолела бы. Но у меня чуть ли не половина тела была обморожена, и любое движение причиняло боль. Окажись я сейчас на снегу, как он мне пригрозил, погибла бы в считанные часы.

Прикрыв лицо руками, я сделала вид, что заплакала, внимательно наблюдая за Уайбаном сквозь пальцы. Кожа на руках и ногах адски болела, так что притворяться почти не пришлось.

Я увидела, что хоть лицо его и не изменилось, он несколько замешкался.

- Ложись в постель, женщина, - процедил он. - Я смотрел, не горишь ли ты. Сейчас дам тебе пить траву, и не вздумай брыкаться, как дурная лосиха. Выхожу тебя - разберемся, что мне с тобой делать. Ложись, говорю!

Всхлипнув еще несколько раз для порядка, я опустилась на лежанку. И когда Уайбан поил меня из чайничка с каким-то зельем, а потом менял повязки, не протестовала. Сил не было. Да и всё, что он со мной делал, приносило облегчение.

- Спасибо, - машинально пробормотала я сквозь сон. Наверное, в питье была какая-нибудь сонная трава. Боль немного утихла, стала терпимой.