Я приподнимаю бровь.

– Судя по внешнему виду, тебе стало лучше.

Он смеряет меня взглядом, изгибая губы в улыбке.

– Жаль, о тебе не могу сказать того же.

Я пожимаю плечами, прекрасно осознавая, каким количеством порезов и синяков усеяно мои лицо и тело. Мне еще не представилось возможности промыть и обработать раны. Столь жалкие потребности бледнеют по сравнению с прочими делами, требующими моего внимания. Боги, до чего же жуткое зрелище я, наверное, представлял собой, когда Фэрейн открыла глаза на краю того пруда! Чудо, что она тут же не умерла со страху обратно.

– Благодарю вас, канцлер, – говорю я, снова обращаясь к Хог. – Ваши выдающиеся усилия в этот тяжелый час не остались незамеченными. Прошу, разгрузите лазарет, насколько сумеете. И пусть Ар осмотрит этот ваш порез, пока вы будете там.

Мой канцлер кланяется и уходит. Мы с Сулом остаемся в гулком тронном зале одни, под висячими кристаллами лорста, озаряющими обширное пространство бледным серебряным сиянием. Сул хорошо подгадал момент для своего появления – всего десять минут назад этот зал был полон придворных, каждый из которых требовал моего внимания. Теперь же все они разосланы с различными поручениями, а каменные стены больше не вибрируют, отражая эхом три дюжины гневных, напуганных голосов.

Сул не утруждает себя поклоном. Он плюхается на ступеньку помоста, тяжело опираясь здоровой рукой на приподнятое колено. Его шарм уставшего от жизни повесы рассеивается, и теперь выражение его лица куда лучше соответствует бледному тону его кожи: оно напряженное, измотанное. Лишенное надежды.

– По дворцу ходят слухи, Фор, – говорит он, наконец нарушая повисшую между нами тишину.

Я не отвечаю, стараясь удержать на лице непроницаемую маску.

– Слухи, что тебя, – продолжает он, – нашего могучего короля, видели покидающим город после катастрофы. Что ты умотал на своем морлете в мир поверхности, бросая всех нас на произвол судьбы. И что ты увез с собой свою невесту-человечишку, – с этими словами он поворачивается ко мне лицом. Его глаза, словно два зубила, пытаются проломить мои каменные стены.

– Поскольку я сейчас сижу перед тобой, ты можешь вполне убедиться, что я не бросил ни свой город, ни свой народ.

Сул пожимает плечами и кладет щеку на раскрытую ладонь.

– А еще поговаривают, что твоя жена умерла.

Нож в живот. Я чуть не взвиваюсь оттого, с какой силой он вонзается, и крепко стискиваю резные драконьи головы своего трона, чтобы не сорваться с места. Потому что она и в самом деле умерла. Она умерла, и я на своих руках унес ее безжизненное тело. И я молил богов, чтобы они вернули ее, предлагал им любую цену. Цену, которую придется уплатить. Как-то, где-то. Рано или поздно.

Я крепче сжимаю челюсти. Я не позволю сожалениям подорвать мою решимость. Какую бы цену боги ни потребовали от меня – оно того стоит. Стоит, даже если я смогу провести с ней лишь несколько часов. Если я встану с этого трона и тут же рухну замертво, расплатившись своей жизнью за ее, я все равно счел бы, что обмен прошел в мою пользу.

Но что моя внезапная смерть будет значить для Фэрейн? От этой мысли меня пробирает мороз. Она окажется в ловушке здесь, в Мифанаре. В городе, находящемся на грани уничтожения. Окруженная врагами.

– Фор?

Я тут же переключаю внимание на лицо моего брата, который пристально меня разглядывает.

– Значит, – говорит он, и голос его ядовито-мягок, – надо полагать, что она все же не умерла.

Я один раз моргаю.

– Она жива.

– А как насчет того другого слуха, что до меня долетел? Мои шпионы страсть как хотели им поделиться. О том, как ее видели стоящей в центре Круга Урзулхар. Как волны странной магии вырывались из камней и разносились по всему городу, приковывая каждого воггу к месту. – Он наклоняется ко мне, его зубы сверкают в свете лорста. – Этот слушок столь же беспочвенный?