Когда Джозеф принес задушенного кролика в этот раз, в ее глазах отразилось неприятное понимание. Она молча сглотнула и отвернулась, чтобы скрыть прорывающиеся наружу слезы и не видеть, как брат будет разделывать мертвое животное. Элис не любила охоту, но относилась с пониманием к тем, кто это делал. Вот и им нужно было есть, а значит, нужно и охотиться.

– Знаю, зрелище не из приятных, – с сожалением произнес Джозеф, когда прикрепил над костром освежеванную тушу. – Но когда поджарится – обещаю, вкус перебьет весь этот ужас.

– Все в порядке, в обморок не упаду, – отмахнулась Элис.

Он присел рядом с сестрой и достал из заплечного мешка пожелтевшую от времени карту. Он пальцем бороздил по Владании, пока не остановился на северной точке.

– Смотри, от Калума нас отделяет где-то пятнадцать дней дороги, если будем передвигаться на лошадях и делать короткие остановки.

– Можем выбрать путь покороче, – щелкая орешки, ответила она и перехватила карту из рук брата. – Если мы поедем не через деревню, а решимся без сопровождения пойти через Сугурский лес, то двенадцати дней нам вполне хватит.

– И ты такая у нас всезнайка? – передразнивая ее, спросил Джо.

– Я всю жизнь грезила о путешествиях, неужели ты думаешь, что я не изучила все карты вдоль и поперек?

– Вряд ли на твоих картах написано про опасных обитателей Сугурского леса. Ты и медведя-то видела лишь на деревенских ярмарках, – усмехнулся Джозеф, щелкнув девчонку по носу.

– В Сугурском лесу водятся лишь белки да хорьки, если ты не знал. Все крупные животные покинули лес, когда сугурскую древесину стали использовать для продажи в другие страны. А вот тропинок там точно должно быть много, и можно заплутать.

– И правда – всезнайка.

Джозеф потер подбородок и сложил карту.

– Хорошо, тогда завтра с утра двинем через лес. Только учти, что если поздно ляжем и встанем, то придется снова ночевать в лесу.

– Я не боюсь. Только… – Элис придвинулась ближе к брату и спросила: – Скажи, как мама согласилась отпустить нас? Ей никогда не нравилась сама мысль о путешествиях, и мне даже не разрешали выходить за пределы деревни, а тут мы едем к границе – ну надо же! Это совсем непохоже на нее.

– Сестренка, этот разговор – как тени леса: рано или поздно они накроют нас, но лучше встретить их на рассвете, а не в темноте.

– Почему?

– Придет время, и я все тебе расскажу. Обещаю… Но боюсь, что правда может сломать в тебе то, что дает силу двигаться вперед.

Она нахмурилась.

– Так, меня это уже начинает доставать. Я не знаю, куда мы держим путь, почему нас отпустила мама, и отчего ты такой вредный. Не слишком ли много загадок для Элис Грэмс?

Живот Джозефа сжался в тугой узел при одной лишь мысли о предстоящем разговоре с сестрой.

Как подобрать слова, чтобы рассказать о том, что их мать мертва? Что она погибла, защищая Элис? Что теперь их прежней жизни пришел конец?

Гнев подкатывал к горлу едкой волной. Он был зол – на мать, на себя и на Элис. Он мечтал об обычной жизни, продолжить дела отца, построить большой дом, завести семью и доживать свой век в спокойствии.

Но…

Мечты рассыпались как труха. Теперь вместо этого – бегство, опасности и кровь.

Но когда Джозеф подумал о том, что Маргарет жертвовала собой ради дочери, то выпрямил спину.

«Я не могу изменить произошедшего, мне остается только вести».

Он не имел права подвести живых и мертвых.

Элис еще немного пытала расспросами брата, но сытый желудок, тепло костра и темнота разморили ее, и вскоре она задремала. Во сне к ней пришел запах яблок и голос матери. Но когда она протянула руку, впереди была лишь темнота. А вот Джозеф долго ворочался, стараясь найти удобное положение. Но не только колкие иглы ели и треск догорающих веток мешали уснуть. Назойливая боль в груди превратила все его тело в судорогу, и как бы он не отгонял все свои чувства и мысли прочь, они разом нахлынули.