Во сне тело Джоди было упругим и послушным. Он прыгал с ветки на ветку и не боялся упасть. Он фехтовался так, что китаец еле уворачивался от него. Он проламывал доску ладонью, почти не чувствуя боли. Он метал ножи, попадая точно в начерченный мелом центр.

А утром китаец сидел за молитвой и на все вопросы говорил: «Китаец не знает», и Джоди в конце концов перестал его о чем-то спрашивать…

– Но… – сказал Ибрагим, – это были сны?

– Да, – ответил Джоди, – То есть, не совсем…

Ибрагиму хотелось узнать про китайца что-нибудь более предметное, чем детские сновидения, но Джоди больше ничего не мог или не хотел говорить.

Несколько раз Ибрагим пытался расспросить его о капитане, или вообще о корабле, но мальчик ничего не отвечал и каждый раз так стремительно мрачнел, что Ибрагим оставил эти попытки.

Ибрагим был бы не прочь переговорить с Гансом, но тот срочно уехал в Москву по государеву делу.

В комнату вошел Семен, неся сладкое. Это были какие-то пирожные, даже на вид казавшиеся сырыми.

Семен был здоровый молчаливый мужик, все время смотрящий исподлобья. Его густые усы переходили в недлинную квадратную бороду, а сюртук сидел плотно, и казалось, что он вот-вот разорвется под мощью его могучей спины.

Ибрагим в последнее время слегка устал от его угрюмости, но свои обязанности денщика Семен исполнял исправно, и Ибрагим его пока не менял.

Джоди же ничего не имел против Семена. Денщик был всегда молчалив и предпочитал сидеть в своей каморке, и он абсолютно не мешал мальчику.

Аппартаменты Ибрагима состояли из четрех комнат. У входа располагалась огромная прихожая, своими размерами больше напоминающая небольшу залу. Дальше шла столовая, одновременно кабинет – очень большая светлая комната с камином и колоннами. Вглубь от нее уходила спальня Ибрагима. С другой стороны холла была лестница на второй этаж в просторную комнату, где сейчас жил Джоди. А сбоку лестницы пряталась комната Семена, соединенная с большой кухней.

Семен поставил пирожные и удалился. Джоди, как всегда, не проявил никакого интереса к сладкому. До ужина он тоже почти не дотронулся. Ибрагим в последнее время стал понимать, что имел ввиду Джоди, когда обмолвился на корабле, что что капитан требовал от него доедать все до конца. Тогда он удивился, а сейчас и сам уже подумывал ввести подобную практику.

– Ну, – спросил он, – ты выучил название рей на грот-мачте?

– Неа, – честно признался Джоди.

Ибрагим даже не расстроился. Он ожидал такого ответа.

– Вот что, Джоди, – сказал он, – Ты уже большой, и пора тебе думать о науках. Негоже целыми днями ничего не делать и бить баклуши. Завтра, если ты не выучишь название всех рей, я тебя примерно накажу.

– Хорошо, – ответил мальчик. Ему неудобно стало перед Ибрагимом, который уже третий день просил его выучить название рей на этой дурацкой мачте, и он пообещал себе, что завтра с этим обязательно разберется. К тому же слушать, как будет ругаться Ибрагим, ему совершенно не хотелось.

Наутро, уходя из дома, Ибрагим приказал Семену срезать и замочить розги.

Этот день выдался для него напряженный. В чертежах обнаружилась ошибка. Высота надводного борта была рассчитана неправильно. Это грозило большими осложнениями, и боеспособность корабля резко падала. Слава богу, фрегат находился в состоянии, когда все можно было исправить без особого труда.

Измотавшись с рабочими, чертежами и спорами, Ибрагим поздно вечером возвращался домой.

Было холодно, почти морозно. Сидя на своем гнедом коне, Ибрагим кутался в плащ, спасаясь от пронизывающего ветра. Тут он вспомнил о предстоящем наказании. То, что Джоди ничего не выучил и целый день пробездельничал, он не сомневался. Ему вдруг стало жалко мальчика. «Может, отложить, – подумал он, – Дать ему еще один шанс…»