Глава 9.

ДУША

Решения ноябрьского пленума ЦК КПСС в жизнь! ЦК партии решительно осудил волюнтаризм и субъективизм в решении экономических проблем!

Семилетку за пять лет!

Выше знамёна социалистического соревнования и её новой формы – движения ударников и бригад коммунистического труда!

Одесский вещевой рынок или, как его назвали в народе, «Толчок» перенесли на новое место, в степь за «Второй заставой», напротив Суперфосфатного завода. Туда по воскресеньям с Греческой площади ходил перегруженный троллейбус номер двенадцать. Народу набивалось невообразимо много. Молодые и отчаянные ехали снаружи, повиснув на лестнице, используемой для обслуживания токосъёмников. Самые храбрые сидели на крыше машины, под градом искр, сыпавшихся с контакторов. Водители, воспринимая действия нарушителей, как разбушевавшуюся стихию, не делали ощутимых попыток пресечь незаконный проезд. Покричав в микрофон требования правил перевозки пассажиров, так, для отвода глаз и собственного оправдания, в случае несчастного происшествия, водитель отправлялся в сторону «Тучи». «Тучей» «Толчок» называли молодые фарцовщики. Брониславу повезло, шалая толпа буквально внесла его в салон и припечатала к сиденью, расположенном над задним колесом. Тем же вихрем толпы на соседнее место вынесло Софью Павловну. Несостоявшаяся тёща, нежданно обретя уютное местечко, довольно огляделась и наткнулась на неприязненный взгляд Бронислава.

– Что, Софья Павловна, и тут вы устроились лучше всех?

– Где уж нам до вас, Бронислав Эрастович, мы тут, с краю, а вы, как положено больным на голову, в удобстве, в неге, у окна расположились.

– У, плесень сизая, умыкнула дочку и радуешься?

– И умыкнула, аль прикажешь её – милую, родную, красивую, идиоту отдавать?

– Сама дура!

– Люди, люди! Вы слышали? Оскорбляют заслуженного человека! Водитель, остановите троллейбус, вызовите милицию!

– Да, позовите милицию, у жениха невесту украли…

– Жаних! Сам отдал, сам жалуется. Ходил, бродил с дочкой больше года, и ничего, так девственницей и осталась. Граждане, доколе ж ей терпеть было этого… как говорится: ни кола, ни двора.

– Что значит – ни кола, ни двора?

– Импотент без жилплощади, милой.

– Врёт она, эта Софья Павловна. У меня всё в порядке, если кто не верит, пусть сходит в женское общежитие камвольно-прядильного комбината и спросит у Любы Пунько или у Нади Толстопьятовой, они подтвердят, что я могу. А невесту берёг для первой брачной ночи.

– Какая ночь? Граждане одесситы, у него нет квартиры в Одессе, и сам он из села.

– Зато мой папа городской.

– Не ври, нет у тебя папы, его Адаська заменил, он бурачанку гонит, а ты с ним втихаря лакаешь, алкоголик!

– Он не гонит, а покупает у Бабы Яги, и пьём, как пил великий Хемингуэй…

– Ой, смотрите на эту литературную тень, тоже мине Фицджеральд объявился, Антон Павлович занюханый, село подольское, Михайло Коцюбинский!

– Товарищи пассажиры, пусть она не оскорбляет маститых литераторов и ответит, куда спрятала дочь, иначе я за себя не ручаюсь!

– Оскопляет! Что там оскоплять? Осталось, на раз пописать. Кто тебя оскопляет, дурачок?

– Не надо измышлений, Софья Павловна, я сказал, оскорбляет.

– Фу ты, ну ты, оскорблённый и покинутый жаних! Так тебе и надо, не будешь на мацациклах лятать, дяревня кацапская. Поезжай к своей бабке Арктиде Обалденовне, тут тебе Одесса, а не Рассея, недобиток поляцкий.

– И поеду!

– Ветер ниже спины.

– И дочь вашу с собой заберу…

– Какую дочь, дурко, ты даже не помнишь, как её зовут? … Как? Ну, как? …

– Я помню… помнил. Забыл, но заберу.

– Забыль… Моряки своих подруг не забывают. Моряки привозят заграничные товары и вместо денег получают боны. А что ты с завода в дом принесёшь, мастер?