Смотреть было больно. Прятаться от этой чужой... своей разбитости не получалось.

— Три недели — это много. — Я осипла, совсем как муж.

Сдалась.

Подрагивающими руками коснулась его колючей щетины.

Подушечками пальцев прошлась по бровям и вискам.

— Я к тебе даже привыкнуть не успела, а ты... исчез.

Страхи, которые до того держала в себе, ядовитые слова Кристины и мои детские обиды — все они словно сжались в один колючий шар и ударили изнутри. В грудь.

— Маленькая, прости...

Не знаю, как Никита почувствовал, что со мной творится. Ума не приложу, как догадался... Но его губы мгновенно прижались к моим и словили первый болезненный стон.

— Не маленькая, — прошептала я, губами касаясь губ.

— Вижу. — Сильные мужские руки резко скользнули с моей талии ниже. Подхватили под бедра и подняли вверх. — Знаю.

Никита с мученическим выражением лица глянул на меня снизу-вверх.

— У меня есть три дня, — признался он. — Свободных полностью. Хочешь, завтра экскурсию тебе устрою?

— По Питеру?

Смеяться и плакать одновременно я еще не пробовала. Но все получалось. Громко и влажно.

— Могу организовать прогулку на катере. — Этот безнадежный тип еще и лыбился.

— Конечно... Можешь...

— Еще могу поездку в Петергоф устроить. Не слишком оригинально, понимаю. Но я что-то плохо сегодня соображаю.

Никита вздрогнул всем телом, и руки сильнее стиснули мои бедра. До боли. Такой приятной, что я прижалась губами к мужской шее и кончиком языка прошлась вдоль вены.

— Вкусный...

Ошалев от собственной смелости, заскользила дальше. Поцеловала колючий подбородок. Спустилась ниже.

— Лер... Нет... Не надо...

Никита задышал быстрее. Огромный, каменный, твердый везде. Беззащитный.

— Не хочу в Петергоф.

Неуклюжими пальцами я стала расстегивать его рубашку.

— Лер...

— И на катер не хочу. — Принялась целовать каждый освободившийся кусочек кожи.

Никогда себе такого не позволяла. Не представляла, что так вкусно. А сейчас будто с ума сошла. Остановиться не могла. Хотелось еще. Больше. Его. Только его. Всего!

— Родная, что ж ты творишь?

Никита уже не говорил — он хрипел.

— Ты сказал, что есть три дня. — Я подняла голову и заглянула в потемневшие глаза. — Они мои?

Несколько недель ожидания сделали меня такой смелой, что голова кружилась от свободы.

— Твои...

Никита больше не прятался за своим благородством. Не строил вокруг себя неприступную стену из всяких «давай потом» и «я не подхожу».

Он смотрел с таким голодом, что у меня дыхание перехватывало от восторга, а внизу живота закручивалась огненная спираль.

— Прогони меня, пока не поздно, — прозвучало в устах Никиты как молитва.

— И снова ждать тебя несколько лет?

— Я не убегу далеко.

— Мне далеко больше и не нужно. Не выдержу.

Руки не дрожали, когда я взялась за край своего свитера и потянула его вверх. Стыда не осталось, когда ладони мужа ожили и в сторону полетела оставшаяся одежда.

— Хорошая моя. — Никита подхватил меня на руки и понес наверх. В мою комнату.

— Только твоя.

Сердце билось так быстро, что, казалось, вырвется из груди. Десять лет назад этот мужчина поднимался по этой лестнице, чтобы отдать мне рисунок — свой портрет. Сейчас он нес меня. Бережно, осторожно. Как самую большую ценность на свете.

Ради такого можно было ждать долго.

Можно было вытерпеть что и кого угодно.

Лишь бы быть с ним.

11. Глава 10

Глава 10

Никита

Наверное, я все же солгал Лере, когда сказал, что разучился заботиться. Все эти ужины в ресторанах, неспешная близость в домашней постели, традиционные поцелуи на прощание — это была не забота. Все получалось само собой. Без ломки. Без страха сделать что-то не так.