В нашей семье мама возвышалась на пьедестале. А мы: я, моя сестра и папа, двое котят и один взрослый шкодливый кот – крутились вокруг. Иногда гадили, царапали мрамор, крошили его, отбивали кусочки. Больше всех «гадил» папа. Начиная с той злополучной покупки бильярда папа «медленно и уверенно» превращался в игрока.

Он был человеком азартным, одержимым, увлекающимся и отдающимся всем существом занятию, его поглотившему.

Он занимался спортом. Сначала спортивной гимнастикой, где достиг впечатляющих результатов и звания мастера. Потом он увлекся гонками на мотоциклах.

Я не знаю, как он находил время, но выходные и праздники он проводил в бильярдной Дома офицеров. Сначала меня ему давали с собой в нагрузку, чтобы папа не забыл к девяти ноль-ноль вернуться домой. Но он забывал, а я засыпала где-то под столом бильярда, пока не прибегал дедушка Миша. Дедушка грозился сжечь бильярд вместе с Домом офицеров. Папа поджимал хвост и плёлся за нами домой. В этом был и положительный момент – я рано научилась считать и понимать по часам.

Позже, когда мне исполнилось десять лет, а моей сестре шесть, по воскресеньям папа брал нас собой в бильярдную в городском парке. Он поверил, что Марина приносит ему удачу. Она стала его плюшевым мишкой, его талисманом. В городском парке работали детские аттракционы, и мы с удовольствием сопровождали папу. Тем более что он довольно щедро выдавал нам карманные деньги на кино, мороженое и комнату ужасов.

Прошла ещё пара лет. У нас появился новый автомобиль – «москвич». Всей семьёй в субботу мы уезжали в Киев к тёте Полине. В воскресенье после завтрака папа удалялся в Дом офицеров играть в бильярд – это был и спорт, и дополнительный источник доходов. «Я не умею воровать, – говорил папа маме. – Я умею зарабатывать и выигрывать в честном поединке».

Все остальные: тётя Полина, мама, Эмма, Марина и я – отправлялись в подвальчик на Крещатике кушать мороженое. Развлекательная программа начиналась. Мы шли в цирк или театр на детский спектакль. Иногда Надежда Николаевна, сестра тёти Веры, которая уже пела тогда в труппе оперного театра, оставляла нам контрамарки на спектакль, чаще всего на балет.

Если папа выигрывал крупную сумму денег, он нас всех приглашал отобедать в ресторане перед возвращением в Сквиру.

Я не могу пожаловаться, что мы страдали из-за того, что папа был игроком. Страдала мама. Страдала, стыдилась. Он предпочёл катать шарики по столу, из её слов описание бильярдных игр звучало как что-то недостойное, порочное.

Нормальные, интеллигентные люди не играли в бильярд, тем более на деньги, а обсуждали вышедшую за рубежом книгу «Доктор Живаго». Мама достала роман в самиздате, но даже мечтать не смела, чтобы обсудить его с папой. Папа честно пытался прочитать нашумевший роман. Но где-то на десятой-двенадцатой странице бросил.

Пастернаку дали Нобелевскую, как считала моя мама, незаслуженно. Ей нужно было с кем-то поделиться своим мнением. Ей не нравились поощрения автора только за протест.

Если бы в СССР существовали официальные соревнования по игре в бильярд, наверняка папа входил бы в десятку лучших. И может быть, мама поменяла бы своё отношение к «шарикам, бегавшим по зелёному сукну».

Маму не радовало, что папа непобедим в «американку», как и не радовало и то, что папа нас тягает по бильярдным и ресторанам.

– Ребёнок вырос под бильярдным столом, – говорила она, указывая на меня, что было откровенным преувеличением. – Что из неё получится?

Папа не умел пить. Небольшое количество алкоголя кончалось сильной интоксикацией и невыносимой мигренью, которая могла длиться до пяти дней. Головная боль была настолько изнурительна, что малейшее движение головы вызывало чувство, будто кто-то колотит его молотом по голове. Кстати, я унаследовала от папы эту нетерпимость к алкоголю и приступы мигрени. Столкнувшись в жизни с наркотиками, я кое-какие попробовала. Реакция организма соответствовала сильному отравлению с жуткими рвотами и головной болью. Это уберегло меня от желания пробовать запрещённые субстанции.