Со временем, когда политические страсти улеглись, он устроился на завод «Арсенал» в Киеве то ли токарем, то ли фрезеровщиком.

Но тут из дяди Яши полез тот, которых в те годы называли новаторами. Он зарекомендовал себя как блестящий изобретатель – самоучка, самородок, инженерный гений.

«Арсенал» – завод, производивший оружие. Всё, к чему прикасался Яков Наумович, стреляло лучше, дальше, эффективней. Конечно, его изобретения классифицировались как государственная тайна, и семья мало что о них знала. Наверняка они были нужны и важны, раз дядю возили на чёрной «чайке», платили высокую зарплату. Ему выдавали специальный паёк, как членам правительства и партии. В мою бытность он получал сертификаты для того, чтобы отовариваться в валютном магазине.

Я училась в девятом-десятом классе, когда тётя Соня брала меня в «Берёзку» прикупить мне платье или сапоги.

Еще при Сталине его вызвали в Москву. Родственники пришли прощаться, хотя на обычный арест дело не походило. Он вернулся целёхонький и невредимый с орденом Героя труда и решил написать благодарственное письмо Сталину. Муж тёти Сони не отличался знаниями орфографии, морфологии и синтаксиса. Письмо от имени дяди Яши писал мой дедушка. Очередной парадокс бытия. Человек, который ненавидел советскую власть и её главаря всеми фибрами души, писал ему волею судьбы благодарственное послание.

Дядя Яша скорее напоминал профессора, а не фрезеровщика. Он был невысокого роста, полный человечек с розовыми щеками и пухлыми розовыми губами. Глядя на него, складывалось впечатление, что он только что поел горячего бульона. Хотелось взять белый платочек и утереть ему губы и щёки. У них с тётей Соней родились сын и дочь, похожие на своего отца внешне и внутренне. Они уже в школе блистали незаурядными способностями. И сын, и дочь пошли в науку.

Когда мы подросли, то стали называть его Яков Лазарович. Тётя Соня поражала редким и удивительным качеством – пренебрежением ко всем тяготам жизни или, как сегодня говорят, неисчерпаемой позитивной энергией.

В мою бытность у тёти Сони жила немецкая овчарка с неоригинальным именем Туз и маленькая болонка, которую тётя выменяла у какого-то алкаша за четвертушку, с ещё менее оригинальной кличкой Люся. Болонка питалась у своего прежнего хозяина селёдкой и воблой. Ничего другого она есть не желала.

Если бы в те годы был YouTube, я бы разместила видео, как моя пышная, дородная тётя раздирает воблу, чистит селёдку, аккуратно извлекая косточки, запихивает в рот белой с двумя розовыми бантиками на голове болонке привычную ей снедь. У меня бы был миллион просмотров.

Что же до моей тёти, она жила в достатке и душевном спокойствии, нехарактерном для тех времен.

Как-то мой дедушка объяснил ей этимологию слова «собака», на иврите – «келев», которое означило «как сердце, сердцеподобный». Тётя Соня настолько расчувствовалась, что два дня рыдала – не от горя, а от избытка эмоций.

Полине начали искать сватовство с четырнадцати лет. Моя бабушка боялась, что не очень красивую девушку тяжело будет выдать замуж. Опыт с тётей Соней, досидевшей в старых девах почти до тридцати, не обнадёживал, хотя именно тётя Соня вышла замуж на редкость удачно.

Полина прекрасно пела, танцевала и мечтала поступить в театральный. Но бабушка даже слушать об этом не хотела. В её представлениях артистки были женщинами лёгкого поведения. Тем более нужно было скорее найти претендента на руку девушки. Сваты шли одни за другими, словно девушка была мёдом смазана, но бабушку никто не устраивал. Наконец появился Григорий. Он был постарше, заведовал скотобазой и по тем временам считался человеком состоятельным, перспективным – Полина и её дети голодать не будут. Но окончательно склонило мою бабушку то, что Григорий был красавцем, как артист кино, – высокий, стройный. Пышная шевелюра обрамляла мужественное лицо с чуть выступающей челюстью и ямочкой на подбородке. В конце концов, моя бабушка была прежде всего женщиной не совсем практичной и никогда не повелась бы на деньги.